— У-у-у-у! — заголосила толпа наблюдавших за нами зрителей.
Кажется, народ даже танцевать перестал — все смотрели на нас.
Ромери встал, протиснулся ко мне, потянул за руку, чтобы я встала, и приник к моим губам.
От него пахло мылом и мягкой мятной свежестью. Ага, значит, помылся, прежде чем идти сюда.
Откуда я знаю? Ромери пользуется дешёвой туалетной водой, аромат которой держится всего лишь час после нанесения.
Теперь же, после измен, кое-кому не видать дорогого парфюма в подарок на день рождения. А он, кстати, скоро: двадцать третьего января.
Мой неверный бывший выпендрился и надел на вечеринку свой лучший костюм из тёмно-синей шерстяной ткани с серебристой оторочкой, который берёг лишь для больших праздников.
Его каштановые крупные кудри в художественном беспорядке торчали в разные стороны. Этакая небрежная привлекательность. Когда-то в сентябре я влюбилась в него такого.
Неужели думает, что я и теперь куплюсь на красивенькую обёртку?
Грудь Ромери ходила ходуном, а ладони обняли моё лицо, будто он держал в руках величайшее сокровище в жизни.
А я? Я позволила ему поцеловать себя и даже ответила. Вовсе не потому, что в сердце ёкнуло. Вовсе не поэтому…
О, как права была Кэт! Лучше бы Ромери бежал из академии!
Лидия
Толпа гудела. Парни возмущались, что моему бывшему достался самый настоящий страстный и глубокий поцелуй. Кое-кто даже требовал справедливости.
Эх, знали бы они…
— Лия, — Ромери с трудом оторвался от моих губ и, преодолевая муки определённого характера, произнёс: — Умоляю, идём со мной?
— Идём, — обдав горячим дыханием его ухо и шею, ответила я.
Подсобка обнаружилась сразу за кулисами зала, в котором проходила вечеринка.
Я зажгла тусклый светильник на стене под потолком, в свете которого едва можно различить выражение лица собеседника.
— Лия… Лия… — прижимаясь ко мне, повторял Ромери, как в дурмане. — Будь со мной? Я не могу без тебя… — его губы потянулись к моим, но я отстранилась.
— Стоп! — я старалась придать лицу серьёзности, но моё забористое веселящее зелье всё решило за меня. Поэтому, рассмеявшись Ромери в лицо, я выдала: — У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
— Какое? — ему мой смех не понравился. Не в том плане, что я некрасиво смеюсь, а в том, что за полгода Ромери худо-бедно меня изучил. Даже ему ясно, что моё прощение ещё надо заслужить.
— Я позволю тебе быть рядом со мной. Для всех всё будет, как прежде, будто мы не расставались.
— Но? — он, не моргая, уставился на меня своими светло-карими глазами. Красивые скулы на лице замерли, как у мраморного изваяния.
— Так как новая любовь мне сейчас не нужна, это будет всего лишь ширма против толпы желающих добиться меня.
— Я не хочу быть просто ширмой! — оскорбился Ромери и отступил на шаг.
— Ладно, — легко согласилась я. — Не хочешь — не надо. Сегодня же найду себе другого. Свободен.
— Я понял, Лия! Ты меня так наказываешь, да? Или это проверка, на что я готов ради тебя?
— Нет, это не проверка. Я слишком занята, чтобы заводить с кем-то отношения. Толпы поклонников мне ни к чему.
— Выходи за меня, а? — огорошил меня он, а затем добавил слова, после которых всё встало на свои места: — Лия, я пойду против семьи, мне нужно только доучиться два года, а там устроюсь работать и смогу обеспечить нас.
Ага, как же! Два года подожди, а потом обещания истекут за сроком давности. Знаем мы таких пустозвонов.
— Ты плохо расслышал? — осадила я его. — Ты не нужен мне ни в качестве парня, ни в качестве жениха. Если ты не будешь моим прикрытием, я найду друго…
— Нет! — не дал он мне договорить. — Не надо никого искать! Я буду твоей ширмой. Буду рядом. И добьюсь, чтобы ты меня простила.
— Будешь приставать — я обнулю наш договор.
— Это жестоко, Лия, — не давать мне шанса… — кажется, до него начало доходить, что наш поддельный роман — это вовсе не путь к возрождению отношений.
— Тебе ли говорить о жестокости?
— Я жалею о том, что сделал. Дико жалею. Но обратно уже ничего не вернёшь, — карие глазищи с покрасневшими белками страдальчески глядели на меня.
— Вот именно! — припечатала я. — Будешь встречать меня после пар. Прогулки там всякие, вылазки в город, когда я свободна, непринуждённое общение на людях… И всё. Как только мы остаёмся наедине, наши «отношения» прекращаются. Всё ясно?
Очередной затравленный взгляд в мою сторону.
— Ясно.
— Тогда идём?
— Могу я поцеловать тебя? Ещё раз?