— Мне жаль, что злодеяния твоего гадкого дядьки отразились на тебе. Но, чисто по справедливости, туда ему и дорога.
Ромери кивнул.
— Да, Лия, я понимаю. И всё же все те годы, пока я рос, дядя буквально содержал нас. Так что я благодарен ему.
— Вот и живи по чести. Не надо уподобляться ему, иначе закончишь, как он.
— Твоё прощальное напутствие?
— Ага, — улыбнулась я.
— Неужели мы больше никогда не увидимся?
— Так будет лучше для нас обоих.
Он дёрнулся, желая обнять меня, но осёкся.
— Иди, обнимемся, — я сама подошла и обхватила его торс руками.
— Лия… — он поцеловал мои волосы. — Потерянная моя Лия…
Из моего рукава вылетели две пастилки и слевитировали Ромери за шиворот.
Бац! — и зелье впиталось в кожу. Сейчас подействует. Ну, давай же…
Прошло секунд десять, и Ромери отстранился. Посмотрел на меня, как на козявочку, сверху вниз. Затем тряхнул головой, будто желая сбросить наваждение. Но увы, процесс уже запущен.
— Что ты сейчас сделала? — глаза осуждающе прищурил.
Догадался?
— Ничего… — я для верности качнула головой.
— Ну, конечно! Чего ещё ожидать от бессердечной герцогиньки, помешанной на зельях? — Очередной эксперимент, на который я не давал согласия!
— Я всего лишь вернула тебе тебя. Твои чувства ко мне были ненастоящими.
— Лжёшь, — сразу раскусил меня он. — И как долго продержится эффект? — насмешливый вопрос.
— Долго. Надеюсь, что всегда.
— Что ж. И к лучшему. Ты не настолько хороша, чтобы бегать за тобой.
— К лучшему, — согласилась я, с трудом подавив желание треснуть ему по морде. Ибо зелье во мне бушевало! Что значит я не настолько хороша? Ух, козёл!
Мы разошлись, но какое-то странное неприятное чувство всё не покидало меня. И дело тут не только в уязвлённом самолюбии.
Я ещё некоторое время смотрела, как Ромери уходит неспешной пижонской походкой. Похоже, я переборщила с дозировкой.
И вроде бы эффект именно такой, как я ожидала, но что-то не то… Только вот что?
Если бы я знала, когда и при каких обстоятельствах мы встретимся с Ромери в следующий раз, сломя голову побежала бы варить антидот.
Глава 17. Дом, милый дом
Лидия
Без третьего курса боевиков время полетело, как на крыльях.
Я спасалась от активизировавшихся ухажёров в лаборатории, а Кэт корпела над личиной, которая всё никак не хотела работать как надо.
Но наши планы мирно дожить до окончания учебного года в один день рухнули.
Погожим майским утречком, стоило нам с Катариной явиться в столовую к завтраку, вокруг нас поползли шепотки.
Ничего не подозревающие мы приступили к поеданию каши, но идиллию нарушил Дэниэл де Мортенсон своим:
— Доброе утро, Лидия. Доброе утро, Катарина.
У меня аж челюсть свело от нехорошего предчувствия. Он назвал меня настоящим именем!
— Откуда инфа? — поинтересовалась у него.
— Так в газете напечатали.
Что??? Да ни одно уважающее себя издание не отважится опубликовать засекреченную информацию! Потому что дураков, желающих одним днём навечно прикрыть свою лавочку, нет.
Видимо мой скептицизм отразился на лице, и Дэни пояснил:
— В подпольной газете. Она сейчас стала очень популярна, но ты не найдёшь её ни в одном магазине.
Ага. Это Дэни, мерзавец, барыжит запрещёнкой. Вот, чую, это он мне подгадил, распространяя сплетни!
— Дай посмотреть, — обманчиво спокойно потребовала я, и мне в руку под столом лёг серый лист, свёрнутый в трубочку.
М-да, газетой это можно назвать с натяжкой.
«В магической академии Зота тайно обучается родственница императрицы!» — гласил безыскусно составленный заголовок.
«Раскрыта тайна! В Магической академии имени Максимилиана де Таура обучается единственная внучка принцессы Беатрис и племянница императрицы Эвелин. Адептка ведёт дискредитирующий образ жизни, торгуя запрещёнными зельями, и известна под именем Лия Ферб, в то время как её настоящее имя — Лидия де Фиабри.
Помимо нелегальной торговли запрещёнными веществами, наследная герцогиня прославилась беспорядочными амурными связями, взрывным характером и мстительной натурой. Поэтому автор этой статьи вынужден остаться инкогнито.»
— Дэниэл, а не попутал ли ты часом? — видимо, в моём взгляде читалась не только претензия, но и обещание больших проблем, поэтому Дэни выставил ладони в примирительном жесте: