Я и не подозревал, что вокруг меня столько женщин, похожих на мать. Хотя, возможно, в действительности они совершенно не были на неё похожи.
Я так и встречал на улицах мать, пока однажды не встретил Лиду. И не смог её сразу узнать.
Был выходной. Я возвращался из города в общежитие. День клонился к концу; поднялся сильный ветер, от которого едва спасал стеклянный навес на станции.
На Лиде была яркая зелёная юбка, едва прикрывавшая колени, розовая кофта с короткими рукавами и маленькая, совсем не похожая на портфель сумка — в тон юбке, только темнее.
А ещё она была не одна.
Она стояла на открытой станции монорельса, повернувшись ко мне, как и мать, спиной. Вместе с ней был высокий парень, разодевшийся так, как будто они отправлялись на оперу или на торжественный приём. Парень рассказывал о чём-то, возбуждённо жестикулируя, а Лида смеялась в ответ — чуть склоняя голову и прикрывая ладонью рот, как бы стесняясь собственного смеха.
Я долгое время следил за ними, даже не подозревая, что это она. А потом Лида обернулась.
Я вздрогнул.
Она тоже заметила меня — глаза её сузились, а улыбка быстро сошла с лица. Лида сделала вид, что не узнала меня, и вновь повернулась к своему разодетому кавалеру.
Я спустился со станции, прошёл под эстакадой — послышался свист и ритмичный нарастающий лязг, а с высокого рельса над моей головой посыпалась принесённая ветром пыль, — и поднялся на остановку с противоположной стороны.
Лиды уже не было.
Я решил не возвращаться в общежитие и поехал на квартиру к матери, но, уже поднявшись на нужный этаж, вспомнил, что не взял с собой ключи.
Тогда я решил, что ждать чего-то от Лиды бессмысленно.
Я не раз слышал, что у неё кто-то есть, но в тот момент, на станции, когда она отвернулась от меня, всё вдруг стало понятно и ясно. Она просто не решалась сказать мне "нет" — вернее, говорила множество раз, но я отказывался слышать.
Поздно вечером я пошёл в кафе и заказал любимые пирожные матери. На улице было темно так же, как и в моём сне. Я пил из грубой фаянсовой чашки терпкий чай и давился невкусным эклером. На небе не было ни Венеры, ни даже заходящих на орбиту кораблей, которые раньше ярко вспыхивали над облаками, как падающие звёзды.
Я проглотил последний кусок пирожного и запил его горьким чаем.
57
Мы встретились с Лидой на следующий день.
Она сама позвонила мне и предложила то звёздное кафе, которое я когда-то выбрал для нашего первого свидания, однако в кафе мы так и не пошли — Лиде неожиданно расхотелось сидеть впотьмах, любуясь на иллюзорные звёзды.
Мы просто гуляли по аллее, где стояли похожие на газовые глобусы фонари.
Уже смеркалось, но ночное освещение ещё не включали. Лида снова надела старомодное коричневое платье. На плече у неё висела сумка, похожая на портфель.
Она не решалась начать разговор. Я тоже молчал. Лишь когда мы прошли мимо полдюжины фонарей, Лида спросила, не глядя на меня:
— Ты как? Как у тебя дела?
— Прихожу потихоньку в себя, — ответил я. — Да всё нормально на самом деле, — добавил я. — Всё по-прежнему.
— По-прежнему? — спросила Лида. — А ты ещё живешь в общежитии или…
— Честно говоря, я и сам пока не решил. Но из квартиры матери ехать до института около часа даже на скоростном монорельсе.
— Многие ведь так ездят.
— Да, — согласился я, — хотя… Всё же в общежитии удобнее. Да и к тому же…
— Понимаю, — перебила меня Лида. — Извини.
— За что?
Мы остановились.
— За всё.
Ветер развевал её волосы, длинные чёрные пряди падали ей на лицо, но она не обращала на это внимание. Я вдруг вспомнил, как мы прощались в тот день, рядом с общежитием, когда от холода ломило кости, а я был в одной лёгкой рубашке с расстёгнутым воротником. Я вспомнил тепло на своих губах.
— Знаешь, — начал я, — ты могла бы извиниться и по суазору. Я на самом деле всё понимаю. Это ты меня извини.
— Не надо, — Лида нахмурилась. — Ничего ты не понимаешь. Всё… сложно. Я просто просила дать мне немного времени, но… Вчера я видела тебя на станции.
Мы шли по аллее — рядом, как парочка, которая ждёт, когда спустятся сумерки, и загорятся призрачным светом похожие на планеты фонари.
— Я тоже тебя видел, — сказал я.
— Да, — сказала Лида.
— Скажи, — спросил я, когда мы проходили мимо пустой скамейки, — а этот забавный куб, проектор голограмм, у тебя сейчас с собой?
Лида покачала головой.
— Нет. Я по ходу всё-таки его потеряла. Или, может, дома где-нибудь завалился. Но найти так и не смогла. А что? — Она улыбнулась. — Хотел бы посмотреть?
— Не знаю, — ответил я. — Наверное. Это было так красиво. В тот вечер, помнишь?
— Сейчас в любом случае ещё слишком светло.
— А не хочешь вернуться в кафе? Посидели бы вы, выпили кофе.
— Нет, извини. Погода хорошая, вечер приятный. Давай просто пройдёмся.
Мне казалось, что до станции монорельса остаётся лишь несколько шагов.
— Ветер вот только… — сказал я.
— На самом деле я хотела поговорить, — добавила Лида с таким видом, как если бы в кафе нам пришлось бы сидеть в вынужденном молчании, наблюдая за тем, как плывут в темноте фальшивые звёзды.
— Да… — начал я и осёкся; я вдруг взял Лиду за руку, и она остановилась, испуганно взглянув на меня. — Я же и так всё понимаю. Если ты просто хотела объяснить…
— Ничего ты не понимаешь, — повторила Лида.
Ветер снова разметал её волосы. Я держал её за руку.
— Тогда объясни, — сказал я.
Лида смотрела прямо перед собой и не говорила ни слова. Кто-то проходил мимо нас; вдалеке, над редкими деревьями, летел навстречу ветру электрический поезд; загорались, вздрагивая и моргая, как от перепадов напряжения, первые уличные фонари.
— Объясни, — повторил я.
Лида подняла на меня глаза и тут же отвернулась, закусив нижнюю губу. Её кисть в моей руке напряглась.
— Отпусти, — сказала она.
Я отпустил.
Встречный ветер ослаб — или просто переводил дыхание. Лида поправила спутавшиеся волосы и сделала несколько шагов вперёд, к очередной пустующей скамейке.
Потом остановилась, посмотрела на меня.
— Ты идёшь?
— А куда мы идём, Лида? — спросил я, не двигаясь с места.
— Ты идёшь? — повторила она. — Со мной?
И сама взяла меня за руку.
— Ты меня извини, — вновь начала она. — Я так запуталась. Я… Я понимаю, что для тебя сейчас очень тяжёлое время. На самом деле — для всех нас. Кто знает, быть может, уже завтра…
Она смотрела через вздрагивающие на ветру ветви на серое вечернее небо, словно ожидала увидеть там огни заходящих на орбиту кораблей.
— Кто был тот парень? — спросил я и тут же сказал сам: — Знаешь, я чувствую себя таким кретином…
— Мы встречались, — перебила меня Лида.
— Встречались? — спросил я. — А сейчас? Вчера мне показалось…
— Но сейчас уже не вчера! — сказала Лида. — На самом деле мы уже очень давно знакомы…
— Да, а Витя ведь говорил мне…
— Мы… — продолжала Лида. — На самом деле у нас сложные отношения. Мы расставились на время, а потом… — Она замолчала на несколько секунд, решая, что сказать. — А потом мы расстались снова.
Руки у меня вспотели.
— Знаешь, чего я сейчас больше всего боюсь? — сказал я.
— Чего? — спросила Лида.
— Того, что ты опять исчезнешь, — сказал я. — На несколько дней, на неделю, на месяц. Даже в соцветии ничего не будешь писать. А потом я как-нибудь встречу тебя на улице и…
— Я не исчезну, — сказала Лида, но тут же отвернулась и вновь посмотрела на вечернее небо.
— Я тебе не верю, — сказал я.
Она вздрогнула, как от удара током, глаза её блеснули, губы сжались, но потом лицо её неожиданно смягчилось, она прижалась ко мне, обняла за плечи.
— Что ты… — пробормотал я.
— Помолчи, — сказала она.
Мы стояли так долго, пока на аллее не зажглись все фонари. Я все ещё чувствовал тепло на губах, но не решался её поцеловать — я был уверен, что она исчезнет в тот самый миг, когда губы наши соприкоснутся.