— Когда я просила разбудить?
Ой! Рот лучше не раскрывать, оттуда несет так, что самой дышать нечем. Как я, интересно, собиралась целоваться с женихом?
— Сегодня утром. Когда вернулась.
Бог мой, я все-таки ни черта не помню с момента массового падения в воду. Надо сокращать количество выпитого. Интересно, а как себя по утрам чувствуют остальные? Нужно спросить. И, вообще, интересно, откуда у наших артистов столько здоровья?! Просто не понимаю. Может, потому, что они моложе? Ерунда! Я еще очень даже… Встала. Проковыляла к трюмо. В зеркало на меня глянуло помятое лицо пожилого человека. Нет! Тут же отвернулась — вперед на кухню, делать маску из чего-нибудь освежающего. В холодильнике одни огурцы. Надо сегодня набрать продуктов… Ладно, сделаю из холодного огурца.
Лежу в огурцах и чувствую себя по отношению к сыну свиньей в апельсинах… ха-ха, ну хотя бы чувство юмора при мне, и на том спасибо. Голова трещит и стучит. Впрочем, нет. Это стучат клавиши на компьютерной панели. Ребенок не вылезает из интернета. Настоящий фанат, вон даже волосы дыбом…. Он что, не расчесывался после сна? Как же так?
— А ты, вообще-то, что сегодня делал, сынок? В институт ходил?
— А? — Он обернулся. — Ну и перегар. Хорошо отдохнула, видать! Вы где вчера зажигали?
— У Муфлона был день рождения…. Так ты что опять прогулял?!
Он тяжело вздыхает и начинает объяснять, что сегодня под утро в сеть пришел один американец, они зацепились языками, обсудить хотелось многое, а… лекции он потом перепишет у друга.
— Прогульщик-рецидивист, — ругаюсь я беззлобно
Не могу быть слишком строгой. Я ведь тоже не безупречна. Раз у меня своя жизнь, то и он может распоряжаться своей, не спрашивая ни у кого разрешения
Наверное, это справедливо.
Хотя прогуливать экономический факультет coвсем неправильно. Ленка, наверное, истратила кучу денег на репетиторов для этого балбеса. Узнай она, что он гоняет лодыря, — убьет обоих…
— Ой, — Блевота виснет на мне, едва я захожу в клуб, — ты живая?
В гримерке висит запах стойкого перегара.
— Мы все умираем. Будешь? — Она достает из маленькой сумочки большую фляжечку.
От одной мысли о выпивке начинает тошнить.
В гримерке стоит гвалт. Но бурное обсуждение вчерашнего, как только заходит кто-нибудь из начальства, с необычайной скоростью переходит на другую тему. Как я сегодня буду работать?..
— Хельга, твой выход!
— Да готова я, готова. — Стою у занавеса, а Львович все не включает музыку.
В зале какая-то шумиха происходит, не могу понять, из-за чего-то торгуются.
— Рома, Рома, ну не надо. Дам сто долларов.
— Что такое ваши сто долларов по сравнению с великим искусством хирургов, — имитируя жуткий еврейский акцент, отбивается Роман. — Кстати, вы знаете, как пишется слово «хирург»?
— Нет.
— Если хороший, то через «и»… Так вот сто долларов — это не деньги, это сдача.
— Но все равно можно купить что-нибудь полезное.
— Поверьте мне, на эти гроши можно купить только что-нибудь ненужное и заразное. Например, уличную шлюшку. Считайте, что мы не договорились! Ибо я уличными давно не пользуюсь. Вот если бы вы дали на элитную… Давайте так: вы мне пятьсот баксов, и чудовища на сцене не будет.
Меня словно ударило плетью по лицу. Это он обо мне?! ОБО МНЕ!!! Так вот за что зритель предлагает деньги! Волна ужаса и отвращения к себе самой прокатилась по телу, и в то же время… Из зала слышались и другие реплики, раздавался свист, кто-то кричал, чтобы они завязывали глупый спор, а то телки давно уже не выходили. Вот! Все-таки меня хотят видеть!
…Едва раздалась музыка, как на душе сразу стало тепло и хорошо, я выпорхнула чуть ли не раньше, чем было нужно… Ла-ла-ла-ла-там… Мимо что-то просвистело, обдав брызгами, и громко ударилось об стенку. Только на секунду оторвавшись от танца, я глянула, что там. Оказалось — пивная кружка. Кто-то запустил ею на сцену, наверное, тот самый тип, у которого Роман отказался брать деньги. Урод!
А Трахтенберг показывает глазами, что лучше мне уйти сейчас, но я, конечно, не собираюсь. Артист должен отработать номер до конца! Смыться подобным образом все равно что сорвать программу. Я продолжила танец. Зал молчал…
— Ну ты даешь! — За кулисами меня встречали как героиню, а я не знала, стоит ли мне гордиться подобной актерской победой, или же на самом деле я должна уйти, признав себя чудовищем?
Я не красотка, как все здесь. Меня и держат-то на контрасте — меня и еще пару толстушек: для колорита, для развлечения зрителей, заскучавших от бесконечного созерцания стройных девичьих тел. Может быть, прав Трахтенберг, и я здесь только как препарат, экспонат, анатомическая аномалия? И я потянулась к фляжке Блевотины… Терпкий паленый коньяк обжег измученный желудок. Ну и хорошо, быстрее опьянею.