Тут-то дон Пабло Каррихамец показал себя достойным своего призвания!
— Матиас! — крикнул он оператору, — Будьте любезны пойти на корму и вертеть снизу, а я буду вертеть сверху, с мостика!
II
Было видно, что старому судёнышку не уцелеть. Но, крепко привязав себя к мачте обрывком снасти, Каррихамец вертел. За старика Матиаса он был спокоен. Тот был воплощённою исполнительностью. Не было случая, чтобы он не исполнил своей обязанности. Ведь это он свертел в цирке знаменитую сцену, когда тигры на самом деле растерзали укротителя.
— Капитан-то сбежал по сценарию, а вот Мейчих… эх! Ему бы надо сейчас сюда, на шканцы. Где же он? Ну, да зато вся эта толпа великолепна. Какие искажённые лица. Чёрт, этот ливень пренеприятно мочит лысину. Дерутся? Отлично! Вон плачут наши актрисы, дети. Никогда бы они так не сыграли отчаяния. Матросы оттаскивают и их. Ах, канальи! Ну-ка, переставим аппарат немного пониже.
Но порыв урагана повалил аппарат совсем. Каррихамец проворно отвязал себя и привязал ящик к мачте тою же верёвкою.
— Ну, вот так уж его не снесёт! — пробормотал он, совсем не думая о том, что так может снести его самого. Драгоценнейшие фильмы! С натуры!
Он видел, как Матиас на корме, среди тычков, проклятий, борьбы, стойко делает своё дело. Он видел, как фрейлейн Нейштубе тщетно проталкивается к уже спускаемой матросами шлюпке, в которую сели одни мужчины. И всё более зловещим становился треск ветхой корабельной обшивки.
— Да, сочинили идиллию, а выходит трагедия. Самая реалистическая, жестокая. Дети и женщины гибнут, а мужчины спасаются. Эка! Взяли себе на лодку даже спасательные пояса. Но где же Генрикец? Генрикец?!
Генрикец был на мачте. Он вскарабкался как можно выше, но, видя, что мачта раскачивается ураганом, как вершина одинокой сосны, и что уцепиться за неё могла бы разве белка, Генрикец-Мейчик дал с мачты такой прыжок, который восхитил режиссера. Он потерял равновесие, упал, вскочил и, с револьвером в руках прокладывая себе путь, устремился к шлюпке.
— Ах, злодей! Полное изменение сценария. Ведь, это он её, Аниту, прикладом по глазу!
Мейчику дали дорогу. Его высокая, красивая фигура во флотской форме ярко вырисовывалась в самом центре шлюпки, в фокусе аппарата, как с удовольствием заметил Каррихамец. На палубе визжали две ушибленные героем-любовником девочки. Дону Пабло не пришло и в голову чем-нибудь помочь им. Он энергично вертел. Шлюпку спустили. К сожалению, этот важнейший момент не мог быть зафиксирован до конца, потому что перила шканцев и самый настил, на котором стоял режиссер, обвалились куда-то вниз, и он, торчмя головою, полетел не то в волны, не то в трюм и, больно ударившись о что-то твёрдое, потерял сознание.
Он был подобран командою катера, спасшего всех пассажиров, с переломленною рукою.
— Диво, что вы ещё так дёшево отделались! — говорил ему доктор в лиссабонской больнице. — Ведь, вы упали с трёхсаженной высоты!
— А аппарат? — со стоном воскликнул раненый.
— Целёхонек. Успокойтесь. Он, кажется, беспокоит вас больше, чем ваши голова и рука. Да вот и ваш оператор. Он постоянно заходил к вам, всё ждал, когда вы очнётесь.
Старик Матиас прихрамывал, но имел самый бодрый вид — и торжественно произнёс, вытаскивая объёмистый пакет:
— Сеньор! Все фильмы вышли великолепно!
III
Старый, опытный директор-распорядитель «Кастильского Кино», дон Ромуальдо Гнейпера, сидел со всею дирекциею в тёмном зале и, нахмурившись, смотрел на фильмы, которые демонстрировались на экране доном Каррихамецом и Матиасом. Режиссёр, с гордостью начавший эту демонстрацию беспримерных фильм, вглядывался в его лицо всё с большею тревогою.
— Мы обсудим, — сухо сказал ему директор.
И всё правление акционерной компании «Кастильского Кино» проследовало в роскошный кабинет, за дверями которого героические операторы остались, как подсудимые, ожидающие своего приговора.
— Я думаю, господа, что здесь не может быть двух мнений, и мы все будем единогласны, — произнёс дон Гнейпера, — эти фильмы никуда не годятся!
Раньше всего, конечно, совершенно невозможна их идея. В кино, как в мелодраме доброго, старого времени, публика любит возвышенность человеческого духа, всё, что характеризует человека с его идеальной стороны. Публика любит благородство, подвиги самоотвержения. А тут мужчины во время кораблекрушения ведут себя какими-то зверями. Это отвратительно.