Надежда Васильевна услышала этот скрип. После судорожных попыток спустить лифт или как-нибудь выбраться из него она давно поняла безвыходность своего положения и лишь не знала одного: что он предпримет? Как доберётся до неё? Вдруг прорезавший тишину скрип разрушил эту последнюю надежду. Вся кабинка задрожала. Звук слышался над самой головой.
Варецкий между тем приводил свой план в исполнение. Когда перепиленный канат не выдержал тяжести лифта и лопнул, издавая пронзительный свист, он замер, ожидая треска разбившейся машины. Бесконечно долгая секунда, другая, третья — и ничего. Внизу всё было тихо. Варецкий провёл похолодевшей рукой по влажному лбу.
«Что это значит? Канат перерезан, она должна упасть. Ток выключен — значит, автоматические зацепы не действуют и ничего не может остановить крушение. Или с этой высоты ничего не слышно?»
Однако оглушительный треск выстрелов, донёсшийся до него, рассеял эту иллюзию. Они трещали на весь дом, отдаваясь многоголосным эхом по всем переходам громадной лестницы.
— Она жива! — простонал Варецкий. — Зацепы спасли её! Но кто же включил ток, кто мог его включить, когда ключи у меня в кармане?
Подбежав к мотору, он осветил его тусклым светом фонаря. Три провода одними концами были присоединены к клеммам мотора, а другие три сходились вместе и уходили сквозь пол в фарфоровую трубочку. Варецкий быстро отвинтил одну из клейм и бросил провод в сторону. Как бы в ответ на это раздался ещё один выстрел.
«Не тот провод! Зацепы держат! Она жива! Скорее, скорее! Своей стрельбой она созовёт весь дом», — не помня себя от ужаса, он бросился к мотору и взялся щипцами за следующую клемму. Однако дрожь пробежала по его телу. Голова закинулась назад, руки дрогнули и беспомощно опустились. Варецкий в конвульсиях свалился на пыльный пол чердака. Луч фонарика осветил оскал улыбки, исказившей его лицо, и остекленевшие, широко раскрытые глаза. Изредка по всему телу ещё пробегала лёгкая дрожь. В правой руке он судорожно сжимал щипцы, а левая нога лежала на конце отвинченного провода: он и не заметил, как наступил на него и, прикоснувшись рукой к положительной клемме, пропустил через себя ток.
Когда после долгих усилий полиции и жильцам удалось проникнуть в лифт, то среди изрешечённых пулями стенок они нашли женщину в глубоком обмороке.
Но кто же включил ток? Кто мог это сделать, когда обе двери были заперты Варецким? Ни-кто никогда не мог этого понять. А набожная Надежда Васильевна объясняла своё спасение небесным вмешательством. Ответить на этот неразрешимый вопрос могла бы лишь крышка ящика с инструментами, которую Варецкий откинул на рукоятку рубильника. Так он сам спас свою жертву.
Залетный гость
I.
13 мая 1926 года, в слякотный, ненастный день, какие в питающемся вообще суррогатами Берлине составляют суррогат лета, этот молодой человек оказался в спальне тайного советника Тице и его супруги, в одиннадцать часов вечера, самым непостижимым и неприличным образом.
Выпив вечерний кофе, Тице уже собирались ко сну, и господин Тице даже снял свой шлафрок и стал отстегивать вышитые фрау Амалией подтяжки, как вдруг в камине раздался треск и там очутился этот остроносый молодой человек в хитоне небесного цвета и с голыми руками. При нем не было никакого летательного аппарата — он свалился просто так, один. На его голове блестел обруч из какого-то синего металла, в котором ярко отражались лучи висевшей на потолке спальни двадцатипятисвечной лампочки. Фрау Амалия Тиц взвизгнула и поспешно скрылась за занавеску супружеского алькова, но тайный советник не испугался и двинулся на незваного гостя с тем строгим н непреклонным взглядом, которым привык обдавать в рейхсгерихте обвиняемых.
— Кто вы, милостивый государь? II что вы делаете в моем камине в такой поздний час?
Но остроносый юноша не понял ничего, как будто ему говорили по-китайски, а не по-немецки. Он смотрел на герра Тице совершенно растерянным взором своих не то голубых, не то зеленых, на выкате, рыбьих, безбровых глаз. Затем, выйдя из камина, он сделал по комнате несколько высоких прыжков, похожих па скачки блохи, и опустился на кушетку у двери. Но он не сел и не лег на нее. Из своего человеческого тела он в одно мгновение сделал какой-то непостижимый узел. Ноги и руки завязались над головой. Она смотрела на члена рейхсгерихта. Губы ее раскрылись. Из них вылетело несколько мелодичных, членораздельных звуков, так же непонятных тайному советнику, как пришельцу немецкая речь. Тице бросился к телефону.