После премьеры ко мне подошел Н. П. Акимов:
— Не можете, Саша, устроить мне в непринужденной обстановке встречу с Нонной?
На следующий день мама готовила фаршированную рыбу…
Нонна пришла пораньше и немного трусила. Звонок в дверь — и в комнату входит Николай Павлович со свитой: дирижер Анатолий Бадхен, режиссер спектакля Наум Бирман, Ким Рыжов и зав. сектором художественной самодеятельности ДК Промкооперации Исаак Эткинд, научивший меня закусывать водку сладким сырком с изюмом. Пришел еще кто-то. Не помню.
Акимов оценивает богато накрытый стол и плотоядно поглядывает на Нонну.
И вдруг Суханова, надев свою обезоруживающую улыбку, подходит к мэтру.
— Коля! Сядь со мной рядом! Не бойся! — ласково произносит наша нескладуха, поглаживая лысину Николая Павловича.
Метр позволил себе выпить рюмочку. Глаза его помолодели, и он угостил нас забавнейшими историями.
Нонна выпила рюмочек десять. Она взгромоздилась на рояль и села по-турецки, скрестив ноги. Белый треугольничек ее трусиков, как луч театрального пистолета, был направлен прямо в нос Акимову.
Нонна пела. Пела по-английски. Я аккомпанировал. Все умирали от удовольствия. Я умирал больше всех. “Колыбельная Птичьего острова“ приводила меня в сумасшедший экстаз.
Акимов попросил: “Саша, вызовите мне отдельное такси…”.
Утром позвонила Нонна.
— Ничего особенного. Даже платочка не подарил. Не ожидала.
Потом в портретной галерее Николая Павловича появилась новая работа. “Артистка Нонна Суханова”.
В 1957 году мы выступали в Москве на Всемирном фестивале молодежи.
Я давно приметил такую закономерность. После московских гастролей — будь то какой-нибудь театр или музыкальный коллектив — всегда наступает спад. Москва действует на периферию разрушительно.
Так было и с нами. Ансамбль стал разваливаться. Зато на профессиональную эстраду ушло более сорока человек. Назову лишь несколько имен. Лидия Клемент, Мария Пахоменко, Нонна Суханова, Герта Юхина, Георгий Штиль, Вячеслав Бесценный, Павел Кравецкий.
В ансамбле я впервые увидел Марию Леонидовну Пахоменко. Увидел и победил. Ей было девятнадцать, мне двадцать три. У нее была толстенная, до щиколоток белая коса и абсолютный слух. У меня были песни, скромная популярность и учащенное сердцебиение. Сорок лет мы вместе.
Сначала было трудно. Уволившись с инженерной работы, я лишился своих кровных 90 “рэ“ в месяц. И хотя первые мои песни исполнялись довольно широко, авторских гонораров я еще не получал.
Скажем, “Песенку почтальона” на слова Л. Норкина с успехом пела Майя Кристалинская в сопровождении оркестра Олега Лундстрема. Ну и что? Известность была, а денег не было. А тут семья.
В 1960 году у нас родилась дочь Наташа. На помощь родителей уповать не приходилось. В Машиной семье четверо детей, в моей — трое.
Стал играть на всех “пыльниках”. Так назывались многочисленные танцевальные вечера. Зато какой опыт!
Помню Мраморный зал ДК им. Кирова. Наш оркестр играл вальсы и фокстроты, мазурки и блюзы. Появился первый рок-н-ролл.
Рядом, в соседней комнате, работала выездная сессия Василеостровского районного суда. В антракте между танцами выходила строгая дама и торжественно объявляла: “Выездная сессия районного суда приговорила сейчас к трем годам лишения свободы гражданина Иванова, пырнувшего в припадке ревности ножом гражданку Сидорову. Танцуем полонез-мазурку!”
Когда уважаемая публика была недовольна нашей игрой, в оркестр летели дымовые шашки. Вот она, композиторская школа.
Однажды мне позвонил мой приятель Сергей Слонимский. Сейчас он профессор консерватории, народный артист.
— Сандро! Как пишется партия ударных инструментов в рок-н-ролле?
Он тогда писал музыку к какому-то кинофильму.
— Сережа, — говорю ему, — сходи на танцы. Например, в Мраморный зал. Мы играем рок-н-ролл. Послушаешь.
— Как же я пойду на танцы! — пугается маститый композитор. — Ведь там рабочие! Вероятнее всего, они меня изобьют!
— Ну тогда не пиши музыку в современных ритмах! — хохочу я в телефонную трубку.
“Долго будет Карелия сниться…”
М. Гиндин, Г. Рябкин и К. Рыжов объединили свои дарования в один литературный триумвират. Получилось — ГИНРЯРЫ.
Вместе с ними я отправился в 1963 году на “чёс”. Или просто — на заработки. Наша концертная бригада была молодой и выносливой. Иногда мы давали пять (!) концертов в день. Выступали где угодно — за прилавком магазина, в детских яслях, в местах заключения.