Я не понимал, почему советский народ был так недоволен тем, что Пахоменко вышла замуж за Колкера. Сначала мы горячо оправдывались:
— Да что вы! У нас образцовая дружная семья, у нас растет дочь. Она тоже хочет стать артисткой!
Но раздавался очередной телефонный звонок и кто-нибудь из знакомых или незнакомых спрашивал:
— Правда, что вы развелись?
Меня научили — никогда не оправдывайся. И когда умирающий от любопытства поклонник (поклонница) Пахоменко начинал лепетать что-то по поводу нашего развода, я приглушенным, скорбным голосом отвечал:
— Да. Случилось непоправимое. Мы развелись. Маша вышла за Кобзона, а я женился на Пьехе…
— Ой, врешь! — весело кричали в ответ.
В 1968 году во Франции в Каннах Мария Леонидовна стала победительницей европейского конкурса грамзаписей “МИДЕМ”, завоевав Большой приз.
В те годы вышло более двух миллионов дисков с записями песен в исполнении Марии Пахоменко.
Советскую звезду поселили в отеле “Карлтон”. Часов в девять утра бесшумно открылась дверь и в апартаменты вошел стюард. Прямо к кровати он подвез столик, на котором, кроме легкого завтрака, красовался красивый литографский проспект. Известную эстрадную певицу приглашали посетить салон, где продавались бриллианты.
Владельцы салона надеялись, что мадам Мария сможет удовлетворить свой взыскательный вкус и приобретет какие-нибудь украшения.
Особое внимание посетителей салона должны были привлечь сравнительно низкие цены, не более 150 тысяч долларов.
Артистам, выезжающим за границу на международные конкурсы, наше государство платило суточные…
В зале, где проходили репетиции гала-концерта, было прохладно. Артисты, дожидаясь приглашения дирижера, сидели, накинув на плечи шубки или модные тогда дубленки. И вот приглашают на сцену мадам Пахоменко, чтобы отрепетировать с оркестром песню “Чудо-кони”.
И туг Машей овладевает жуткое сомнение. Что делать с дубленкой? Выйти в ней к оркестру? Неприлично. Свернуть и взять под мышку? Неудобно петь. Оставить в зале? Но впереди через несколько рядов сидит какой-то жуткий тип, совершенно не внушающий доверия, — черные до плеч волосы, косоватый воровской взгляд. Черт его знает. Дубленка-то дорогая! А главное, единственная! Оставишь в зале, а потом…
Слава богу, все обошлось. Маша отрепетировала и спустилась со сцены. Дубленка была на месте. Следующим вышел к оркестру этот подозрительный тип. Им оказался всемирно известный композитор Фрэнсис Дей.
В 1971 году на конкурсе “Золотой Орфей” представительное международное жюри присудило “Гран-при” молодой ленинградской певице Марии Пахоменко.
Нетрудно себе представить мое беспокойство за жену, когда ее отправляли в Болгарию. Чиновников из Минкульта СССР никогда не волновало, где певица возьмет концертное платье, кто сделает ей прическу. Их не интересовало, кто напишет партитуры конкурсных песен для большого эстрадно-симфонического оркестра, как вы будете защищать честь великой страны на международном форуме песни. Это ваши проблемы.
Мужа вместе с женой, естественно, за рубеж не выпустили.
Звоню в Москву. Спрашиваю: “Какие сведения из Болгарии? Как выступает Пахоменко?”. Отвечают: “Не знаем. Исчерпан лимит на телефонные переговоры”.
Дозваниваюсь в Варну, находящуюся в нескольких километрах от Бургаса, где проходит конкурс.
Спрашиваю: “Как выступает Мария Пахоменко?”. Апаше по культурным вопросам отвечает: “Не знаем. У нас очень много работы!”. Называть себя во множественном числе было принято у “культурных” апаше. Фантастика!
И вот счастливая Маша звонит в Москву, в Министерство культуры и докладывает:
— Впервые в нашей стране завоевала высшую награду международного фестиваля “Золотой Орфей” — “Гран-при”!
— Что “Гран-при”? Что “Гран-при”? А где первое место?! — возмущаются в Москве. Фантастика!
Своеобразная реакция на победу Пахоменко была и в Ленинградском обкоме партии.
— А что, “Золотой Орфей” действительно из чистого золота? — спросил по телефону высокомерно-пренебрежительный голос.
— Ага. Четыре с половиной килограмма чистейшего золота 96-й пробы! — ответил я за Машу. — Прошу возле дома выставить вооруженную охрану!