«Я сейчас как никогда напоминаю себе Гоголя в момент, когда его посетил Дьявол»
И вот сидит Кэт рядом, на воображаемом стуле, как обычно гордо выпрямившись, закинув ногу на ногу, задумчиво смотрит куда-то вперёд.
Я, разумеется, пялюсь на её здоровенную грудь и как обычно пытаюсь убедить себя не делать этого…
– Да брось, Гоголем тебе никогда не стать, – говорит она. Казалось бы, снова пытается меня принизить, но вдруг добавляет, – он-то ведь помер девственником, тебе такое уже не грозит.
Это правда.
Я вспомнил, какой дикий кринж испытывал при чтении произведений Гоголя – где он неумело пытался описывать романтические отношения, а в сказке про Купальскую ночь даже добавил: «Ну вы знаете, что бывает, когда парень и девушка селятся друг напротив друга».
(Вот как раз ты, Коля, этого как раз, похоже, не знаешь)
Бьюсь об заклад, поселись Гоголь напротив девушки, каждый раз бы опускал взгляд при встрече с ней, а она бы и не замечала его существования.
Я легонько улыбнулся.
Не из-за Гоголя; просто мне вдруг вспомнилась школа, и мои бесконечные споры с нашей учительницей по литературе, которые веселили весь класс, а меня это только больше подзадоривало, и я спорил всё больше и больше.
Не то, чтобы я был эдаким нонконформистом и желал постоянно быть против всего, просто именно на уроках литературы я чувствовал себя в своей тарелке и с неподдельным интересом размышлял обо всех тонкостях этого ремесла.
Меня всегда удручало то, как школьные учителя пытаются возвести на Олимп русских классиков 19 века, хотя язык их казался мне всегда довольно слабым.
В свободное время я читал много западной литературы – Оскар Уайльд, Айн Рэнд, Марка Твена.
Для меня они выглядели куда ярче и интереснее; они не пытались навязать какую-то мысль, а лишь описывали яркий мир, в котором мне хотелось жить.
Я ощущал себя частью этого куда лучшего мира, чем наша реальность.
А потом практически единственный в классе мог осилить подобный спор с учительницей литературы, и ощущал себя кем-то особенным.
(Как гений, который может понять то, что не дано остальным)
А потом я пришёл на филологический факультет, и оказалось, что я даже не в тройке лучших.
Наверное, даже не в пятёрке.
Маша, Кэт и этот чёртов Димас, которого я с каждым днём всё сильнее ненавидел, сто очков форы мне дадут.
Так может, поражения начались не из-за Кэт, а просто потому что началась взрослая жизнь, и это было неизбежно?
Воображаемая Кэт снова оборвала меня:
– И вовсе дело не во взрослой жизни. Ну вспомни же, ведь поражения были и в школьные года.
Как ни обидно было признавать подобное, но она снова права.
Уже в школе я выделялся… и был при этом белой вороной…
Как и в любой школе, большинство моих дноклассников были быдлом и непорядочными девушками, хоть и не все.
Я уже тогда старался ломать шаблон простых социальных делений, как какой-нибудь Барт Симпсон: не боялся и порою сам интеллектуально подкалывал своих сверстников, хоть временами это и заканчивалось лещом для меня, умышленно показательно пытался не вписаться в их компанию, заявляя, что хочу быть «самой белой вороной в мире».
Уже в школьные годы я любил сарказм, отбирая себе таких кумиров как Чацкий, Шерлок Холмс, слуга Обломова Захар, и практически любой герой из «Портрета Дориана Грея».
Зная многие книги из школьной программы чуть ли не лучше нашей учительницы, каждый урок я умышленно превращал в дебаты, и в обсуждениях участвовали только мы двое. Иногда ещё одна моя одноклассница, главная отличница класса.
Как и всем аутсайдерам в классе, мне порою доставалось от хулиганов, которых в нашем классе было большинство – к примеру, как-то мне на голову нацепили мусорное ведро, а ещё однажды закрыли в женском туалете, и мне пришлось сидеть там и играть в телефон, пока меня не освободила Таня, единственная подруга в классе, которая мне симпатизировала… затем всем назло я остался в туалете, и мы с Таней уселись на подоконнике и играли в карты.
В этом и было моё главное отличие от других «слабых звеньев» класса – я и не думал смиренно опускать голову, а воспринимал эту борьбу как некую игру, в которой всё, что было у моих тупоголовых одноклассников – это сила, а у меня был интеллект.
Серьёзно, эти олигофрены были безнадёжно тупыми, один даже на итоговом сочинении написал свою фамилию с ошибкой.
А я свой интеллект использовал как мог.
Помнится, однажды во время урока я театрально вскрикнул от боли, и опешившей учительнице по математике заявил, что меня ударил сидевший позади меня хулиган.
Он опешил не меньше её.
Опешил и был выставлен из класса.
(Конечно, после уроков мне пришлось целую улицу убегать от него за такую выходку, но перформанс удался на славу)
Как говорится: у верблюда два горба, потому что жизнь – борьба.
– Ты-то, наверное, в подобное не вляпывалась, – горько заметил я.
– О да, – весело усмехнулась воображаемая Кэт, – в школе я была популярной. Скорее, я бы тебе ведро на голову и одела.
Это были слова настоящей Кэт – в те две недели наших отношений она как-то рассказывала мне про свои школьные годы.
Я тоскливо вспомнил тот момент… мы с Кэт сидели на моей кровати напротив друг друга, и пили винишко…
Как же всё это тупо. И сложно.
И тупо сложно.
И даже сложно тупо.
Я даже не знал, могу ли обижаться на неё, ведь и сам конкретно накосячил, но в то же время не обижаться попросту не мог.
(Перед глазами всё время стояла сцена того, как Димас целует её у всех на глазах)
Чтобы отвлечься, я снова стал вспоминать школу.
Воображаемая Кэт прекрасно понимала, что это лукавство – ведь горечь поражений я впервые ощутил не из-за неё, и даже не из-за моих тупых дноклассников.
Виной была Саша Сорокина.
Новенькая в десятом классе, хитрая зубрила и отличница низкого роста, которая тоже умела в сарказм и по характеру была той ещё дьяволицей.
На глазах у учителей она была прилежной девочкой, которая казалась чуть ли не Божеством, но стоило им отвернуться, как в ней просыпался злой гений.
В первый раз она «трахнула» меня, как выразилась бы Кэт, на уроке литературы, где вступила в наши дебаты и уделала меня всухую.
(После этого я дал себе клятву поквитаться с ней)
На перемене попытался подколоть её за маленький рост, но тут-то и началось настоящее противостояние – когда Саша Сорокина подошла и у всех на глазах зарядила мне ногой по яйцам.
На глазах у гогочущих одноклассников я согнулся в три погибели от боли, а Сорокина с довольным видом «ушла в закат».
Чего после этого только не было:
Она прилепляла жвачку к моему стулу, пиздела однокласснику-хулигану, что я обозвал его лошарой – и я прилюдно тогда отхватил от него леща; один раз сказала толстухе из девятого класса, что я от неё без ума, и мне ещё целую неделю приходилось прятаться по углам, чтобы не столкнуться с той в коридоре.
Впервые у меня появился враг с интеллектом.
Теперь мне приходилось вести войну на два фронта – против моих тупых дноклассников, и против Саши Сорокиной.
Мой заклятый враг был во всём лучше меня, ведь она и учителям нравилась больше, и с одноклассниками быстренько наладила отношения, ловко натравляя их на меня, когда ей это было нужно.
Так мы собачились следующие полтора года – но под конец школы, в последний месяц, нас однажды усадили вместе.
То был крайне скучный урок, учитель сидел в телефоне, а другие ребята в классе болтали о чём-то между собой.
Отношения у Саши Сорокиной со всеми были нормальные, но своей она так и не стала… как и я…
Мы оба были белыми воронами, просто разных окрасов.
И тогда она вдруг заговорила про Гарри Поттера. Один из моих любимых фандомов, понимаете.
(Я просто не мог не поддержать эту тему, даже если бы рядом со мной сейчас сидел бы Гитлер)
Мы говорили тридцать минут без перерыва, а потом были даже немножко в шоке, что уже звонок…