— Лопаты? — Хэлловэй побледнел. — Что вы…
— Будете копать яму, конечно. Большую, глубокую яму.
— Вы сошли с ума!
— А ваши отцы были нормальными, когда заставляли евреев рыть для других евреев? Или убийство евреев — это разумное занятие? Разумно ли это, когда казнят палачей? Берите лопаты!
Подталкиваемая “узи” группа, спотыкаясь, пошла вперед.
— Будем копать за домом, чтобы не было видно с дороги, — сказал Эфраим. — Уверен, вам интересно узнать, что с вами сделают после того, как вы выкопаете яму. Заставим ли мы вас наблюдать смерть ваших отцов, а потом расстреляем, как ваши отцы расстреливали тех, кому приказывали копать ямы для захоронений? Мы предлагаем вам тот же выбор, какой предлагали ваши отцы своим жертвам. Сотрудничайте с нами, и мы отпустим вас. Копайте, а мы посмотрим. Как сильно вы любите своих отцов? Многие евреи сталкивались с таким вопросом во время войны. Если ваш отец погибнет, есть ли смысл приносить себя в жертву, отказываясь действовать, и умереть вместе с ним? Или более разумно сотрудничать с палачами и воспользоваться шансом остаться в живых? Интересная дилемма. Если вы откажетесь копать, мы убьем вас. Если подчинитесь… — Эфраим развел руками. — Кто знает?
21
Эрика спряталась за стеклянным балконом и наблюдала за происходящим у особняка. Двух мужчин, которые оттащили охранника в сарай, не было видно, — видимо, они вошли в дом через заднюю дверь. Но с дальней стороны дома другие два человека тащили охранника за гараж, потом они снова появились с “узи” в руках и побежали к особняку.
Эрика увидела подползающего сзади Сола и, предупреждающе подняв ладонь, указала в сторону дома. Она не видела Дрю и Арлен — вероятно, они решили обойти дом кругом. Эрика надеялась, что они заметят чужих на территории поместья.
Сзади особняка два пожилых человека присоединились к другим двум. Они быстро вошли в дом. Эрика заставила себя выждать.
Она была рада, что ей это удалось. Четверо мужчин вышли из дома, держа “узи” наперевес и как бы проверяя, очищена ли территория, поэм они разделились и с двух сторон побежали к группе у парадного хода.
Сейчас! Она рванулась к дому, прижалась к стене и заглянула в темное, тихое помещение. Когда к ней подошел Сол, Эрика открыла дверь и вошла внутрь.
Справа она увидела лестницу, ведущую в подвал. Впереди поднимались три ступеньки в небольшой коридор. Пока Сол обследовал, Эрика прошла по коридору в большую, сверкающую кухню, где на полу лежали два человека в униформе слуг, — у каждого из шеи торчала игла-транквилизатор.
У Эрики холодок пробежал по шее. Сол вернулся из подвала, и она прошла в следующий, более широкий и длинный коридор, по стенам которого были развешаны пейзажи.
Справа она увидела столовую, слева — большой кабинет, где, судя по полным пепельницам и пустым бокалам, недавно сидела большая компания. Но внимание Эрики было направлено на конец коридора. Парадную дверь оставили открытой. Снаружи доносились мужские голоса — злые, умоляющие, некоторые пугающе спокойные. Один из них принадлежал ее отцу. У Эрики зазвенело в ушах, она прокралась по коридору и остановилась у стены возле дверей. Сквозь щель между дверью и косяком она смотрела на залитые солнцем ступени, где старики держали под прицелом автоматов мужчин среднего возраста.
И снова она услышала голос отца. Возбуждение от того, что он рядом, неожиданно исчезло, от отчаяния она ощущала пустоту внутри. То, что она слышала, было немыслимо, как и лопаты, брошенные на землю, и приказ копать яму за домом. Сдерживая подкатывающую к горлу тошноту, она положила руку на плечо Сола.
22
Когда Эфраим описывал яму, которую сыновья должны вырыть для своих отцов, Йозеф вспомнил ямы, которые он и его жена были вынуждены рыть в Треблинке. За отсутствием печей эсэсовцы сжигали трупы в этих ямах, они обещали не трогать евреев, которые копали эти ямы, пока у них есть на то силы. Сотрудничай и живи. Откажись от своих друзей-евреев — и избежишь газовой камеры, откажись копать яму — и тебя сожгут.
Этот страшный выбор подрывал психику — как жить, сжигая своих собратьев? Чувство вины изводило его, гнев пожирал изнутри, — чтобы избавиться от этой агонии, он готов был сделать все, что угодно. Теперь, когда пришло время, Йозеф не просто вспоминал Треблинку, ему казалось, что он снова там. Он чувствовал запах тлеющих трупов, вонь обугленного человеческого мяса вызывала тошноту. Но он должен был держаться прямо и выполнять приказы эсэсовцев: подкладывать больше дров на трупы, открывать новые мешки с негашенной известью, вывозить новые трупы из газовых камер. Слезы наворачивались на глаза.
— Выходите, — слышал он голос эсэсовца. — Все! Быстрее! Прыгайте, черт вас возьми! Все из грузовика!
Грузовик? Но в Треблинке не было грузовиков. Нацисты привозили заключенных в вагонах для скота. Откуда грузовик?..
Он очнулся от кошмарного прошлого в кошмаре настоящем. Перенесся из Треблинки в поместье Хэлловэя и увидел полные ненависти глаза Эфраима.
— Выходите! — кричал Эфраим на престарелых эсэсовцев и стегал их веревкой.
Скованные цепью пленники теряли равновесие; в спешке спрыгивая на землю, валились друг на друга; гремела цепь; хилые тела корчились на земле.
— Нет, — сказал Йозеф.
Но крик Эфраима превратил его возражение в шепот.
— На ноги, черви! Быстрее! Нет времени! Мюллер — ты спец в том, что произойдет дальше! После того, как выкопают яму, мы положим поперек нее доску и поставим вас на нее! Так что, когда мы вас пристрелим, нам не надо будет тратить время, спихивая вас вниз, если вы вдруг упадете на край ямы! Эффективность, Мюллер! Это ведь девиз? Организованность! Мы не должны терять время!
— Нет, — снова сказал Йозеф.
Но опять из-за криков Авидана его не услышали.
Сыновья побелели от шока.
— Вы что, не собираетесь остановить нас? — спросил Эфраим. — Хэлловэй? Розенберг? Попробуйте! Нет? Эсэсовцы говорили, что евреи заслуживают смерти, потому что, не сопротивляясь, идут в газовые камеры! Хорошо, теперь ваша очередь! Откажитесь! Покажите нам свое превосходство! — Он снова начал стегать отцов. — Вставайте! Черт вас возьми, быстрее!
Йозеф смотрел на искаженное ненавистью лицо Эфраима, и ему стало дурно. Это не должно было быть так. Он ждал чувства удовлетворения, а не отвращения. Облегчения, а не тошноты.
Старых нацистов погнали за дом, их сыновей, подталкивая автоматами, принуждали взять лопаты.
— Попробуйте бежать! — кричал Эфраим. — Вот что нас подталкивали сделать. Мы знали, что нас застрелят, и все же мы надеялись, что что-нибудь, что угодно, остановит вас… остановит…
Йозеф хотел было снова крикнуть “нет!”, но не смог, потому что кто-то… женщина крикнула это раньше него.
23
Йозеф повернулся к открытым дверям в особняк. Остальные направили туда автоматы. Эфраим выхватил “беретту”.
В изумлении Йозеф смотрел на женщину, выбежавшую из особняка.
Нет! — подумал он. Этого не может быть! Мне это кажется!
Но он знал, что это не так. Земля под ногами качнулась: он узнал, несмотря на сомнения. Эта женщина — Эрика. Ее лицо горело от гнева:
— Нет! Вы не можете! Так не должно быть! Если вы поступите с ними так, как они поступали с вами, — с нами, с нашим народом, — вы превратите себя в них! Вы разрушите себя! Остановитесь!
— Эрика, — пробормотал Йозеф.
— Ты знаешь ее? — спросил Эфраим.
— Моя дочь.
— Что?
С правой стороны особняка выбежали мужчина и женщина, они мгновенно обезоружили двух человек из команды Эфраима. Почти в это же мгновение из дома выбежал мужчина и обезоружил еще одного из них.
Йозеф потерял ориентацию и чувство реальности. Человек, выбежавший из дома, — муж Эрики.