поры, не замечая поддерживающих ее сестер. Сзади торопились врачи, множественный стук каблучков отзывался эхом на гулкой лестнице. Живот то прихватывало, то отпускало. Голоса за спиной шептали невнятно: - Предродовой шок... кто же знал... Ларисванна, лапочка, охрану к родильной палате... Голова немного кружилась. Саша позволила завести себя в туалет, где в предбаннике две сестрички уложили ее на бок и, согнув ей ноги, ввели клизму. - Через пять минут встанете, мамочка, - и на горшок, и сидите, сидите подольше, чтобы все вышло. Главное, спокойно полежите ... Девушки выскочили, прикрыв дверь. Сознание плавало, от темно-коричневой кафельной плитки у самого носа несло прохладой, и Саша прижималась к ней лбом, сгибая колени, чтобы хоть немного уменьшить боль за лобком. Похоже на то, как тянет в животе при месячных... Каких, блядь, месячных? Филимон подскочил. Вспыхнуло где-то в затылочной части мозга короткое воспоминание, и дурной страх сдавил горло. "Не дамся!" - подумал Филя, поднимаясь, держась за стену: охватила слабость. Он задвинул защелку, обошел предбанник в поисках оружия, прихватил швабру-ленивку, содрав с нее отчетливо пахнущую хлоркой половую тряпку. Другой шваброй подпер дверь, вставив в оставшуюся от отбитой плитки щель в полу. Стекло было закрашено белой краской, под потолком горела тусклая лампочка без абажура. Филимон подергал задвижку. Рычажок поддался не сразу, замазанный той же краской и приклеившийся к петле. Однако в конце концов окно удалось открыть. Филимон выглянул, ложась на пузо... С подоконника Саша сползла с дрожью во всем теле. Прикрыла раму, держась за живот, побежала к унитазу. Как можно, ложиться на ребеночка! Что это ей вздумалось? Ой, как болит-то, тянет-то как... - Саша, ты что там делаешь? - осторожно постучалась в санузел Ангелина Марковна. - Сижу, - слабым голосом откликнулась Саша. - Ну и хорошо, ну и замечательно, - с энтузиазмом подхватила главврач, как будто Саша совершала нечто достойное восхищения. А она всего лишь тужилась, мечтая об одном: чтобы закончились мучения. Казалось, что внутри устроили соревнование по перетягиванию кишок. - Как только закончишь, выходи, мы тебя ждем! - А-аг-га... - отозвалась Саша, едва не плача, отматывая туалетную бумагу. Через пять минут снова постучались: - Ну как, скоро? Саша, ты что там делаешь? Филимон не отвечал, он взламывал замок на бельевой комнате. - Саша, открывай! - Живым не дамся!!! - заревел Филимон, с разбегу наваливаясь на дверь грузным телом. Хлипкая казенная задвижка не устояла, разболтанные шурупы выскочили, и Филя ввалился в светлое помещение, где на деревянных стеллажах лежали пачками простыни и пеленки, а в фанерных ящиках вдоль стены кучами были свалено грязное белье. Бросая ненавидящие взгляды на только что обнаруженную под сорочкой грудь, директор начал драть простыни на полосы. Главное - сбежать отсюда, хоть в этой тряпке, а на воле он найдет хорошего доктора, мужика, и тот отрежет Филе эту дрянь и пришьет его достоинство обратно, и тогда тетки у него попляшут!.. В коридоре у туалета собрались вокруг Ангелины Марковны девушки в черных майках и камуфляжных штанах, с автоматами за плечами. - Только аккуратно, девочки, у нее предродовой шок, сознание, видимо, переключается, Старшая предупреждала, что подобное может случиться. Так что вы осторожно. Нам нужен живой и здоровый ребенок! Девочки с ноги выбили дверь. Беглеца поймали на подоконнике. - Пустите, сволочи!!! Ангелина Марковна вилась вокруг охранниц, которые тащили Филимона Петровича к лестнице: - Не повредите плод, не повредите плод! И сразу на стол! - Засужу, суки! Вы что со мной сделали! - орал Филя. Держали его крепко, за руки и за ноги, он болтался между девушками в камуфляже, как мешок с песком. Этажом выше его втащили в большую, пропахшую лекарствами комнату и посадили, распялив ноги по каким-то металлическим палкам, девочки держали колени и голени, двое прижимали плечи к клеенке кресла, еще двое стояли на локтях. Главврач зашла ему между ног, сунула руку куда-то внутрь, и живот просвербила зудящая боль. Филимон, вскрикнув, задергался. Подошла одна врачиха, негромко предложила: - Может, сделать кесарево? - Увы, увы, Ларисванна, - Ангелина Марковна, отойдя, сняла перчатки. - Головка уже вышла из матки. Осталось только молиться, чтобы роды закончились благополучно. Помогайте, лапочка, - она надела новые перчатки, поднесенные сестричкой, вернулась к Филе, который едва соображал и был близок к обмороку. Над дверью прямо перед ним висели часы, они показывали двенадцать с минутами. Вторая врачиха убрала волосы под зеленую шапочку, встала рядом. - Ну, милочка, тужься, - сказала она, похлопав по сотрясающемуся в быстрых равномерных судорогах животу. У роженицы перед глазами все расплывалось, она чувствовала себя то надвое, то на одного человека, но все время разного, как будто сознание гуляло из тела в тело, из мужского в женское и обратно, и хотя физические ощущения оставались одними и теми же, они раз от раза неуловимо менялись. Когда она становился Сашей, то рыдала от боли и напрягала мышцы, которые и без нее сокращались, силясь вытолкать то огромное, что шло из нее. Когда появлялся Филимон, он кричал и пытался вырваться, ему казалось, что он сидит в сортире по большой нужде, и из него лезет дерьмо неимоверных размеров, во весь живот или около того, и что сейчас ему разорвет анус, он тужился, чтобы просраться, но какашка как будто застряла, и Филя ревел от бессилия и ярости, а на него наседали девицы. "Держите же!" - стенал ломкий старушечий голос. Хватка на запястьях, локтях, лодыжках усиливалась, становясь невыносимой, Саша глотала слезы, ерзала задом, следя за лениво ползущей стрелкой часов, Филимон бесился, изрыгал проклятья, руки затекли, металлические полукружья врезались в подколенную чашечку, и тянущая дергающая боль в животе все усиливалась, схватки становились чаще, сливаясь в одну долгую ноющую судорогу, агонию, с кровью выворачивая внутренности. "Давай, милая! Тужься!" - поддакивала врачиха. У одной из них в руках появились, блеснув под лампами, направленными Саше в лицо, длинные ножницы с закругленными концами. "Надо резать, иначе порвется", - сказала Ангелина Марковна и щелкнула ножницами. Филимон заорал, но не от боли - он ничего не ощутил, - а от страха. "Держите же! - взвизгнула главврач, со звоном роняя инструмент в невидимую Филимону кювету. - Выходит!" Между ног что-то словно взорвалось, как пушечный выстрел, но ядро было шершавое, оно продрало во внутренностях дыру, вывалившись... и пришло облегчение. Живот отпустило. Там поселилась какая-то тихая пустота, спокойствие. Стало хорошо и безразлично, только немного ныло в паху. "Вот и все", - подумал Филимон отрешенно, проваливаясь в бессознательное. "Четверть первого", - успела отметить Саша, скользнув слабым взглядом по циферблату. "Последний раз напрягись, деточка!" - услышала она голос Ангелины Марковны и напоследок кое-как сжала мышцы. И больше ничего не помнила. Ни как ее переложили на каталку, ни как в соседнем помещении накладывали швы на разрезанную промежность, ни как везли в палату вместе с маленьким краснолицым сверточком подмышкой.