— Попрошу вас, господа, уйти и более не вмешиваться в наши с Борей занятия, — строго присовокупила Минцлова и ещё раз нервно оглянулась на новенькую кардонку с надписью «Никола Водник и сыновья».
— Сие невозможно, так как я несу ответственность за Борю, — кротко произнёс Розанов.
Минцлова подкрепила себя вдохом эфира из глубин платка, и снова белый платочек затрепыхался на излёте руки.
— Какой вы школы? — высокомерно спросила.
Василий Васильевич затруднился с ответом.
— Нижегородской, — вымолвил с деланным простодушием, вспомнив об оконченной тридцать с лишним лет назад гимназии.
— Я прошла дорнахскую, нюрнбергскую и лондонскую. О вашей не слыхала. Всё равно, — продолжала Анна Рудольфовна. — Я наблюдаю на вашем лице отсвет оккультного мироощущения. Вы — наш, мы — ваши… Практикуете?..
— Разве что молитвы да исихазм, — промолвил лукавый Василий Васильевич.
Минцлова смахнула бородавки пота, высыпавшие на выпуклом лбу.
— Я готова побеседовать с вами тет-а-тет, — вещала она. И хотя обращалась к Розанову, косила глаза на кардонку. — Готова даже к диспуту о методах духовных исканий. Но это — в обозримом будущем. Сейчас мне требуется остаться наедине с подопечным.
— Боря достаточно взрослый, чтобы управиться со своей жизнью без вашей опёки, — мягко возразил Розанов, пристально наблюдая за тем, как теософка очередной раз промокает кожу.
Неустанно дирижируя лорнеткой, Минцлова зацокотала о чём-то своём, теософском, но умолкла на полуслове и с ненавистью и подозрением уставилась на сжимавшего футляр Розанова.
— Что это у вас?
— Так, ничего. Шпаги, — скромно ответил Василий Васильевич и сделал движение, будто хотел спрятать футляр за спину.
Минцлова взбеленилась:
— Бросьте проклятые острия!.. Ну!
— Зачем же. Я их из футлярчика выну, — с улыбочкой, тряся бородкой от рвущегося наружу хихиканья, отвечал Розанов. — Николай Владиславович, возьмите, примерьте к руке. А чего это вы, Анна Рудольфовна, так переволновались?
Теософка набычилась на троицу ядром лба. Жилы у ней на висках набухли кровью. По лицу и шее струился водопад. Сбившийся с затылка на сторону, разболтавшийся клубок волос казался готовым ударить носорожьим рогом. Минцлова ворочала в орбитах глазными шарами, страшно и смешно.
За спинами троицы скрипнула дверь с лестницы, показался тюремщик.
— Я уйду и более не вмешаюсь… — бормотал он.
Сомнамбулой миновал личарда комнату и вышел за дверь. Мужчины проводили его удивлёнными взорами. Минцлова — запаниковала.
Зашуршали на полу газеты. Издав хриплый и оттого представлявшийся неестественным взвизг, теософка отпрыгнула от неуклюже встающего сторожа. Болтая головой и роняя ниточку слюны, тот безмолвно проследовал за первым личардой.
Брызгая слюной, Минцлова возопила:
— Я вашу мушиную троицу на одну ладонь посажу, а другой прихлопну!
Розанов брезгливо поморщил носик.
— Анна Рудольфовна, — серьёзно произнёс Бугаев, — эта антиэстетическая угроза вынуждает меня забыть о всяком к вам почтении.
Поэт сделал шаг к теософке, сам ещё не осознавая своих намерений.
У Минцловой задрожали губы — подступала истерика. Она крикнула хотя и слезливо, но всё равно угрожающе:
— Те, кто за мной, вас сотрут!.. — и, подхватив портфель, выбежала на улицу.
С лязгом и грохотом подлетело ландо: стоя на облучке, потрясал вожжами малый в котелке.
— Это он! — закричал, сморщив лицо, Бугаев. — Оправа без стёкол.
Вольский невольно схватился за карман, где «бульдог» ждал именно такого отчаянного призыва к действию.
Минцлова протопала с тротуара и рухнула поперёк кузова, между сиденьями, заставив его закачаться на рессорах. Возница гикнул. Ландо умчалось.
— Минцлову нельзя отпускать! Покуда она не обезврежена, русская словесность в опасности! Куда она могла отправиться? Боря, — теребил рукав поэта Розанов, — подайте нам идею!
— В Москву.
— Почему?
— Она всегда отдыхала там от столичной суеты, — слабым голосом ответил Бугаев.
— Значит, и нам — на вокзал, — устало обронил Розанов.
— После давешнего столкновения «колоде» отдых понадобится, — вставил Вольский.
— Круги… Надо взять круги! — вспомнил Василий Васильевич.
— Зачем же?
— Разумеется вернуть Воднику и потребовать назад деньги! — сказал Розанов.
Вольский осклабился:
— Что-то мне подсказывает… Водник живёт за счёт заказов Минцловой. Разорить хотите?