— Только чрез океан возможно изгнать меня из мира живых! — проскрежетала теософка.
Она ударила глыбой головы в заднюю фанерную стенку экипажа — только щепки полетели. Из-за неловкого движения ось едва не вырвалась из рук Минцловой.
— Скользят, — прохрипела, словно жалуясь, бывшему ученику.
— Анна Рудольфовна, а вы — тальком!.. — ядовито промолвил Боря и высыпал ей в лицо содержимое попавшейся под руку банки.
Теософка сморщилась и чихнула, выпростав не менее чашки слизи на Бугаева. Раскрыла рот для второго раза и выпустила экипаж, чтобы зажать рот.
Кони рванули, и Боря повалился на сиденье. Тщетно пытался он крошечным платочком из нагрудного кармана счистить вещество, залепившее лицо и галстук.
Розанов с Вольским, пребывая в аффекте, потчевали извощика, а тот вопил что есть мочи:
— Звиняйте, баре! Искусили, ироды, червонцем! Попутал грех!
Не прошло и пяти минут, как коляска встала у гостиницы.
Спутники поспешили к стойке регистрации.
— Коллежский советник Василий Васильевич Розанов, пишущий сочинения. С друзьями.
— Вольский, бездельник, — буркнул меньшевик.
Бугаев пискнул:
— А я вам визитную карточку оставлю.
Портье, не глядя, сунул картонный прямоугольничек в книгу для записей.
— Что за тварь дьяволова? — разразился философ, едва они вошли в номер и уселись в кресла перевести дух после незадавшейся поездки.
— Гипноз! — убеждённо сказал Вольский. — Быть не может, чтобы свинец от человека рикошетил.
— Так это от человека, — поправил Василий Васильевич.
— Я как поборник материализма… Гипноз. Либо панцирь под платьем, — твердил Вольский.
— Надо бы нам как-нибудь поименовать наш союз, — медленно вымолвил Розанов.
— Зачем? Главное дело хорошо обделать. Да и долго ли нам в союзниках быть? — озадачился Вольский.
— Напрасно вы так думаете, Николай Владиславович. Как пароход назовёшь…
— …так он и будет называться, — гыгыкнул Боря.
— …так он и поплывёт, — не обращая внимания на поэта, продолжал Розанов. — К примеру, ваши меньшевики будущего лишены, суждено им умаляться до полного исчезновения. А вот большевики, ясно уж из названия, нацелились на господство. Так и нам потребно крепкое название, чтобы пребывать в дружбе и согласии.
Бугаев задумался над чем-то.
— Что, Боря, у вас появилась идея? — с улыбкой спросил Василий Васильевич.
Поэт ответил неразборчивым бормотанием.
— Нужен роман, который ударит по замыслам антимуз, — Розанов махнул сжатым кулачком. — Сведёт на нет их усилия. Предотвратит грядущий хаос.
— Василий Васильевич, так напишите эту штучку, — посоветовал Бугаев.
— Я уже объяснял Коле, почему не могу. Вот мой аргумент, тогда не раскрытый: почти всё, мною писанное, мгновенно устаревает. Видать, от природы я — газетчик. Обсуждаемый нами роман должен жить века.
Бугаев пожал плечами.
— Боря, вы должны взяться за такой роман, — продолжал Розанов.
— Да, Борис Николаевич, прислушайтесь к словам старшего своего коллеги, — поддержал Вольский.
— Коллеги, умоляю… Я только-только принялся за «Лакированную карету»! Надо восстановить украденные записи. В этой вещи герой не менее чем сама имперская столица — Петербург…
— Борис Николаевич, да как же вы не понимаете, — перебил его Розанов, — я бы заказал этот труд старику Боборыкину, если б всё дело заключалось только лишь в «написать»! Нужно выявить законы!.. Кто, как не вы, разглядевший законы поэзии, соорудивший остов целого жанра: символизма, кто, как не вы, пригоден к этому? Вы, расшифровавший в «Глоссалолии» каждый звук русской речи!.. Я не хочу вас приволить, единственно взываю к рассудку. Вы можете спасти Россию! Коль на себя возьмёте крест, я поделюсь своими наблюдениями и соображениями, помогу, чем смогу, потребуется — целиком уйду к вам в подчинение.
— Пожалуй… Нет! Я не согласен.
Меньшевик проговорил ласково и угрожающе:
— Боря, я не буду вас убеждать или гипнотизировать. Я вам лицо кулаком усахарю, только и всего, — и Вольский двинулся на Бугаева.
Тот, однако, взбрыкнул с такой силой, что перевернул меньшевика.
Розанов, заломив тонкие руки, взывал:
— Господа, вспомните светский тон! Вы же в галстуках!
— Галстух!.. Это хорошо! — прохрипел Вольский, ухватив за длинный лоскут, свисающий с шеи противника. Свой он заранее завернул на спину.
Раскатившись по разным углам, борцы тяжело дышали, более не порываясь в бой, поскольку осознали равенство сил.