Я ухмыльнулся:
— И не подумаю, сэр. Господи Боже, что, я так и буду здесь торчать до самой смерти? Или мне лучше позвонить к Пинкертону и спросить, не требуется ли им организовать слежку за обитателем какого-либо гостиничного номера или еще что-нибудь в этом роде? Если у вас дома валяется бочонок динамита, вам следует считаться с тем, что рано или поздно случится небольшой взрыв. А это как раз мой случай, я и есть бочонок динамита. Может, мне лучше в кино пойти?
Громадная голова Вульфа склонилась вперед на одну шестнадцатую дюйма — у него это означало яростное одобрение:
— И немедленно. Чего бы это ни стоило.
Я поднялся, дошел до середины комнаты, повернулся и бросил газету обратно на свой письменный стол, вернулся и снова сел.
— А что такого плохого было в моих аналогиях? — поинтересовался я.
Вульф перевернул следующую страницу и сдержанно проворчал:
— Допустим, твои аналогии просто блестящи, допустим.
— Великолепно, допустим! Я вовсе не желаю с вами ссориться, сэр. Черт возьми! Я тут чуть с ног не валюсь от невыносимых усилий, пытаясь изобрести третий способ положить ногу на ногу. Я занимаюсь этим целую неделю. — Мне пришло в голову, что подобная проблема Вульфа никогда не беспокоила, у него такие толстые ноги, что совершенно исключено, чтобы он мог их скрестить, какую бы тактику он ни использовал. Однако я решил умолчать об этом и перевернул газетный лист. — Я настаиваю, что уж если какая-то книга паршивая, так она паршивая и какая разница, если автор даже располагает цепочкой доказательств, такой же длинной, как дождливый день. У того типа, что вчера давал показания, просто крыша поехала. Вам не кажется? Ну скажите сами. Или же он во что бы то ни стало хотел добиться, чтобы о нем писали в газетах под заголовками в дюйм величиной. И ведь он своего добился. Штраф двадцать пять баксов за оскорбление суда. А для его книги это в конце концов почти бесплатная реклама. За свои полсотни максимум, что он мог бы заполучить — это дюйма четыре площади на литературной странице «Нью-Йорк тайме», а это все равно что плевок по сравнению с целым морем. И все-таки я считаю, что этот парень чокнутый. Он заявляет, что совершил убийство, а все убийцы обычно сознаются, поэтому он написал книгу, изменив в ней действующих лиц и обстоятельства, и таким образом исповедался, не попав в тюрягу. Судья довольно остроумно и иронично одернул его, заявив, что, хотя он и писатель по призванию, нет никакой нужды пытаться к тому же изображать из себя клоуна. Готов поспорить, что весь суд от души смеялся. А вам не смешно? Однако этот писатель заявил, что это совсем не шутка, якобы именно по этой причине он и написал книгу, а если говорить о ее непристойности, то это чистая случайность, ведь он действительно убил человека. Поэтому судья влепил ему штраф за оскорбление суда и прогнал со свидетельского места. Ну не псих он, скажите?
Вульф вздохнул, его могучая грудь поднялась и опала. Он вложил в книгу закладку, закрыл ее и положил на письменный стол, устроился поудобней в своем кресле и тихо задумался. Потом два раза моргнул и осведомился:
— Ну и что?
Я подошел к своему столу, взял газету и нашел нужную страницу.
— Возможно, что ничего. Я бы сказал, что он псих. Зовут его Пол Чейпин, он написал уже несколько книг. Одна из них называется «Черт побери деревенщину». Окончил Гарвард в 1912 году. Он паралитик. Тут описывается, как он хромая подошел к свидетельскому месту, хотя не упоминается, на какую ногу.
Вульф поджал губы.
— Я правильно понял, — спросил он, — что слово «паралитик» означает человека, который припадает на одну ногу, а ты использовал это выражение в качестве метафоры для обозначения лица физически ущербного?
— Ни о каких метафорах я знать ничего не знаю, но в моих кругах «паралитик» означает калеку.
Вульф снова вздохнул и начал процедуру вставания с кресла.
— Слава Богу, — сказал он, — что время вышло, и это ограждает меня от дальнейших твоих аналогий и вульгарных выражений.
Настенные часы показывали без одной минуты четыре — настало его время отправляться в оранжерею. Он встал, одернул книзу острые ножницы жилета, чтобы закрыть вылезшую рубашку в бледно-голубую полоску (из этого, как обычно, ничего не вышло), и двинулся к двери. На пороге он остановился.
— Арчи!
— Да, сэр.
— Позвони к Мёрджеру, чтобы мне немедленно прислали экземпляр книги Пола Чейпина «Черт побери деревенщину».
— Думаю, не пришлют. Впредь до решения суда ее изъяли из продажи.
— Чушь! Для чего еще нужны процессы о запрете книг, как не для популяризации литературы?