"Придется снова идти в спортзал,- он говорит,- искать того малыша, пусть посоветует..." Наверное, придется.
Попадать в девятку
В старой части города был тир. После войны в нем работал крупный мужчина в поношенном сером свитере с высоким воротником. Правой руки у него не было - короткая культя у плеча, свитер аккуратно завернут и ниже культи зажат двумя деревянными прищепками. Он молча следил, как мы стреляли. Иногда неудачливые посетители жаловались - прицел сбит или ствол кривой. Он брал ружье левой рукой, прикладывал к плечу и стрелял почти не целясь - и всегда попадал. "Все в в порядке" - говорил он суховато и возвращал ружье... По воскресным дням здесь было шумно - щелкали выстрелы, утки крутились и хлопали крыльями, падали трусливые зайцы, оживала, со скрипом заводилась мельница... Но я чуждался этих дешевых радостей. Я высыпал всю свою мелочь и говорил - "в мишень". Хозяин понимающе кивал, доставал из ящика белый квадратик бумаги, шел в дальний угол и несколькими кнопками прикреплял мишень к стене. Потом зажигал еще одну лампочку - над мишенью, и отходил к прилавку.
Я смотрел через двурогий прицел. Далеко в тумане плавал крошечный черный кружок. Я моргал - высушивал влагу на глазу - и черное яблоко становилось чуть ясней. Оно пульсировало в такт биению моего сердца. Мне казалось, что я лежу и смотрю вверх в далекое черное отверстие в небе. Дуло ходило вокруг отверстия, раскачивалось, как башня в ветреную погоду... Нет, просто невозможно попасть.
В будни народу было немного, и никто не стоял за плечами, не помогал советами. Я водил ружьем по мишени и сопел. Сжатый воздух томился в бронированной камере, замок медленно поворачивался... Я не дышал. Наконец, тугой толчок в плечо - и пулька хлестала по фанере. Оставалось четыре... Хозяин говорил - "подожди", шел к мишени, всматривался и негромко бросал "семерка на трех часах..." Ага, взял правее... И я снова ложился на широкий деревянный прилавок...
В холодный осенний день в тире было пусто. Хозяин сидел в углу за крошечным столиком и пил чай из большой алюминиевой кружки. "По мишени?..." После пяти выстрелов он подошел к стене, посмотрел - и ничего не сказал, вернулся и высыпал передо мной еще пять крошечных пулек.
- Это бесплатно, ты заслужил, стреляй также... Потом он принес мишень, и мы стали смотреть. Одна дырочка была на семерке, и одна, счастливая, на десятке, а остальные лежали плотной кучкой где-то между девяткой и восьмеркой. Из десяти - одна в десятке... Я огорчился, чего же он хвалил меня?... А он говорит:
- Десятка - это талант и мечта, и немного удачи, а на удачу не рассчитывай - работай. Сажай все заряды в крепкую девятку. Скажи себе дальше девятки - никогда! и так держись, парень. И тогда десятка к тебе придет.
Я болел и долго не ходил в тир, а когда пришел, этого человека не было. Какая-то толстая женщина считала пульки и кричала на ребят, чтобы не целились, пока она ходит туда-сюда. Кто-то говорил, что его арестовали, шел сорок восьмой год. В тире все теперь было не так, и я перестал ходить туда, а потом начал стрелять из малокалиберной винтовки в школе. Главное - чтобы не дальше девятки.
Новая жизнь
Мать сказала - "начнем новую жизнь - сделаем ремонт". И надо вынести в подвал две старые кровати. Когда-то они составляли одну большую, на ней спали отец и мать, и меня они брали к себе, если снился страшный сон, и еще оставалось место. Потом отец умер, а я вырос из своей детской кроватки, и мать сказала - "надо расцепить". Оказалось, что в середине большой кровати есть незаметный крючок, и если с одной стороны приподнять, то получаются две отдельные половинки, и тоже довольно широкие. Я спал на одной половине, а мать на второй, в соседней комнате. У кроватей высокие спинки из темнокрасного дерева с тонкими извилистыми узорами, но матрацы совсем развалились и пружины впиваются в бока. Я как-то кувыркался на кровати и вдруг - стою на полу. Перелетел через спинку. Попробовал повторить - ничего не получается... Мать говорит - "ты их добил..." Добил - не добил, а вынести все равно надо - новая жизнь. Все-таки крючок я отвинтил пригодится. Забот много - побелка, обои новые... нужен маляр, может и кровати вынесет, если попросить. Пришел, маляр, толстый высокий мужчина, видно, что сильный, говорит - я сам... взял кровать и понес. Я смотрю забыл петлю снять, для крючка, но сказать постеснялся. Он отнес кровать в подвал и взял вторую. Мать говорит - "ты иди, помоги..." Мы поставили кровати одну на другую и сверху положили мешки, старую полочку и даже ведро, чтобы место не пропадало. Странно смотреть на кровать на краю угольной кучи. Маляр говорит - "я бы купил, да она не продает..." Продавать жалко, конечно, но вынести-то надо - с таким старьем новой жизни не будет. Пусть пока здесь постоят.
Маляр вернулся в квартиру, одел толстые штаны, испачканные белым, и полотняный колпак. "Сначала поработаю один, а высохнет - вместе наклеим обои..." Запрыскала, полилась водичка, запахло мокрым мелом. Вечером маляр вышел, переоделся - и стал пожилой господин в черном пиджаке, как у моего отца. "Сегодня не заходи - там некрасиво..." Я сразу захотел посмотреть, но почему-то дверь не открывалась. Назавтра он снова пришел, тихо возился весь день, пел тонким голосом и уговаривал кисточку работать получше. Закончил дело, выглянул, подмигнул мне и показал большой палец. "Высохнет - завтра будем клеить..." Я никогда не клеил обои, но видел, как клеили соседи. Варили в большой кастрюле серый студень - клей, суетились и кричали друг на друга - "держи ровней!... нет, ты держи..."
Я протиснулся в дверь. Комната показалась чужим помещением - пусто, светло и сыро, обои сорваны... Мне стало грустно - здесь невозможно жить новой жизнью. Я пошел в подвал, толкнул шершавую дверь. Пахло углем и пылью. Сел на старый матрац, прислонился к спинке. Она теплая и гладкая, кое-где острые трещинки в дереве... Посидел - и пошел домой. Если высохнет - завтра клеим.
Свой дом
Когда я был маленьким, вся наша семья жила в двух комнатах. Сейчас они кажутся мне крошечными - как здесь размещались шесть человек?... А тогда эта квартира была большой и таинственной. В задней комнате стоял старый письменный стол, под ним, между двумя тумбами - большое пространство, настоящая пещера, темная и уютная, а за столом горячая плоская батарея. Пол паркетный, гладкий и теплый, и если принести сюда старое одеяло и подушку, то можно лежать в темноте, как бы в отдельной комнатке... В первой комнате стояло кресло, обитое толстой коричневой кожей, с плоскими твердыми пуговками. За его высокой спинкой треугольный колодец, в который надо забираться сверху, и там можно сидеть в своем домике. Еще в этой комнате был большой круглый стол. У него одна толстая деревянная нога, которая стояла на полу тремя звериными лапами, и между ними тоже можно сидеть и играть, а скатерть свисала почти до пола, так что никто тебя не видит... В кухне взрослым, они говорили, повернуться негде - с одной стороны плита, с другой стол, и узкий промежуток между ними... но под столом уютно и от печки пахнет теплом и едой... Везде в этих местах можно было сидеть и лежать, играть, и думать, что ты матрос на необитаемом острове, построил себе дом и живешь здесь.
Потом в квартире произошли перемены. Выкинули старый письменный стол и поставили маленький - журнальный, на тонких ножках, делать под ним совершенно нечего. Кожаное кресло заменили на два хитрых узеньких диванчика, которые поставили углом, для красоты - и второго моего убежища не стало. Кресло долго еще стояло в подвале, в чулане, как медведь в темноте, а потом и оттуда исчезло... Круглый деревянный стол тоже выбросили - теперь обедали на кухне, некому стало сидеть за большим столом. Вместо него поставили низенький блестящий столик, а вокруг - пузатые матерчатые тумбы на колесиках. А в кухне и вовсе сделали откидной столик удобнее и места больше - и исчезло последнее мое убежище...