— Ты о Ленине слыхала?
— Откуда мне слыхать?
— А ты много-то не говори, значит, а слушай, — сказал он внушительно, но, как и прежде, по-товарищески. — А я вернусь… Ты не думай. Смелого пуля боится! Смелого штык не берет.
Глава четвертая
1
Обещание, данное матери, удалось выполнить.
В январе 1917 года Иван Алексеевич был демобилизован по болезни и вернулся в Москву, но вскоре после Февральской революции его вновь призвали в армию. На этот раз он попал в пехоту, во 2-ю армию, в 192-й запасной полк, а затем в составе первой маршевой роты был отправлен на Западный фронт под Несвижск. Здесь он встретился с человеком, который неприметно определил его будущее. Это был командир взвода Ксенофонтов Иван Ксенофонтович, член партии большевиков с 1914 года.
В то время события следовали за событиями с быстротой пулеметной очереди. Всех трясла лихорадка. Любую газету зачитывали до дыр. Однажды Ксенофонтов принес в казармы «Солдатскую правду» — большевистскую газету. «Мир, земля, хлеб, власть Советов» — вот что провозглашали большевики.
Ксенофонтов читал газету шепотком. По его словам, До победы революции было еще далеко, если у власти стояло буржуазное Временное правительство. Полная победа революции могла свершиться, только когда рабочие и солдаты возьмут власть в свои руки. «Солдатская правда» требовала создания правительства Советов — органа власти революционного народа, как это было в 1905 году.
Лихачев потянул к себе газету.
— Откуда она у вас? — наивно спросил он взводного.
— А тебе зачем знать? — сказал Ксенофонтов настороженно.
Он был коренаст, с ровным густым румянцем и веснушками на носу. Взгляд прямой и смелый.
— А я с вами, — вдруг открыто сказал Лихачев.
— По рукам!
В июне 1917 года Лихачев вступил в большевистскую партию. В июльские дни он был арестован и сидел в «Крестах» за выступление против войны, затем его направили на передовую. Здесь его вскоре контузило. Правая сторона тела была парализована. Несколько месяцев пришлось ему пролежать в госпитале, томясь от жары и неизвестности, а когда вышел на костылях из госпитальных ворот, то прежде всего разыскал Ксенофонтова. Оказалось, что с 26 июля по 3 августа шел VI съезд партии. Подробности, которые волновали Ксенофонтова — кто и что говорил на съезде, — Лихачев пропустил мимо ушей, а кое-чего просто не понял. Зато хорошо запомнил, что съезд призвал членов партии готовить силы для решительных схваток с буржуазией.
«Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи, — призывал «Манифест», выработанный на съезде. — Стойко, мужественно, спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы и стройтесь в боевые колонны».
Лихачев передвигался в это время на костылях. Только когда он стал ходить с палочкой, то по рекомендации Ксенофонтова был принят на работу в ВЧК.
Великая Октябрьская революция победила и стала, по словам Ленина, «триумфальным шествием»[2] распространяться по всей стране.
Военно-революционный комитет выполнил свои задачи, и на его базе образовалась «Всероссийская Чрезвычайная Комиссия при СНК — по борьбе с контрреволюцией и саботажем». Ее очень скоро стали называть запросто ЧК. Председателем Чрезвычайной комиссии был назначен Феликс Эдмундович Дзержинский. Членами: комиссии: Орджоникидзе, Петере, Ксенофонтов к другие.
Чека — это непривычное слово стало ненавистно для контрреволюции. Зато вот как говорил о ной В.И. Ленин: «„.Это то учреждение, которое было нашим разящим орудием против бесчисленных заговоров, бесчисленных покушений на Советскую власть со стороны людей, которые были бесконечно сильнее нас…»[3]
Работники ЧК вели героическую схватку с классовым врагом. Спекулянты, подрядчики, валютчики, комиссионеры, рантье, лавочники организовывали заговоры, покушения, убийства советских работников. Обыск и арест какой-нибудь группызаговорщиков почти всегда сопровождался жертвами.
— Среди буржуазии сейчас колоссальная ненависть, бешеная злоба против Советской власти, — пояснял Лихачеву Ксенофонтов. — Еще бы… Земля отобрана у помещиков — разве это не ужас для благородного дворянства? Банки отобраны у банкиров и переданы народу — разве это не погибель для буржуев? Фабрики и заводы тоже скоро перейдут к народу — разве это не безумие для заводчиков и фабрикантов?!
Лихачев смотрел на Ксенофонтова влюбленными глазами. Ходил он тогда с трудом, тянул правую ногу, носил ситцевую косоворотку и кожанку. Выделяться он не любил и внешне мало чем отличался от Ксенофонтова, который: был старше его на пять лет. Чем больше он узнавал Ксенофонтова, тем больше ему хотелось походить на него. Он раздобыл себе даже пыжиковую шапку-ушанку, в точности такую же, какую носил Ксенофонтов.