Но вот наступил декабрь — месяц, когда ожидали приезда митрополита Сергия. 5 декабря митрополит должен был днем совершить молебен в храме Воскресения-на-крови; там должно было состояться представление митрополиту питерского духовенства. А всенощную и обедню он должен был совершать в лавре. Уже в два часа дня, за час до начала молебна, я был около храма Воскресения-на-крови. Подойдя к храму, я нашел кучку народа, недоуменно перешептывающуюся; никого из духовенства не было, а двери храма были заперты. Оказывается, митрополит в Питер по неизвестным причинам не приехал. В лавре нас ожидал новый сюрприз: всенощную совершал епископ Николай с двумя Сергиями (престарелым епископом Нарвским Сергием и нашим молодым епископом Детскосельским). Ни епископ Григорий, только что вышедший из заключения, и никто другой из епископов, стоявших в алтаре, не облачились и не служили. Надо сказать, что два праздника Александра Невского (12 сентября — перенесение мощей св. князя из Владимира в Питер, и 6 декабря — день кончины святого) празднуются в Питере особенно торжественно. Для нас, верующих, наш город является не городом Петра I и не городом Ленина, а городом Александра Невского, одержавшего на этом месте победу над шведами. Несметные толпы молящихся в этот день заполняют лавру. В то время обычно в богослужении участвовали все епископы и более сотни священников. Невыход епископов из алтаря в такой день был явной демонстрацией, нежеланием служить вместе с епископом Николаем. (В алтаре находились епископы Гавриил, Григорий, Димитрий, Серафим, Стефан).
Но во время богослужения молящиеся были поражены еще одной невероятной особенностью: в то время как епископ Николай во время литургии поминал митрополита Петра и митрополита Сергия (на великом входе и после «Достойно»), архидиакон поминал лишь одного митрополита Петра. После молебна многолетие было провозглашено также одному лишь митрополиту Петру. Случайностью это быть не могло. Диакон действовал по приказу епископа Григория. Для всех стало ясно, — назревает новый раскол. Так, в смятении и смутном беспокойстве, заканчивался для верующих питерцев знаменательный в церковной жизни 1927 год.
Мемуарист только рассказывает, оценивает историк. До сих пор говорил мемуарист. Что скажет историк?
Многое из рассказанного выше совершенно непонятно: непонятно, зачем понадобилось властям выпускать на волю епископа Григория (Лебедева) и архиепископа Гавриила (Воеводина), двух явных противников митрополита Сергия и легализации, как раз в тот момент, когда решалась судьба нового курса церковной политики. Совершенно непонятно, почему власть воспрепятствовала приезду в Питер митрополита Сергия, хотя вступление в управление Петроградской епархией было безусловно согласовано с ГПУ. Все становится, однако, совершенно ясным, если принять во внимание, что ГПУ вело по отношению к церкви двойную политику и играло с ней как кошка с мышью. Опираясь на митрополита Сергия, ГПУ в то же время не желало его усиливать, оно хотело превратить его в такую же марионетку, как обновленческий синод, и потому науськивало на него недовольных «новым курсом». В конечном итоге эта политика удалась, но в данный момент ГПУ переиграло. Оно не учитывало того, что возникнет иосифлянское движение фанатиков-энтузиастов, в результате чего разразится так называемый «правый раскол».
Он разразился в 1928 г. О нем пойдет речь в следующей главе.
1928 год. Иосифлянский раскол. Митрополит Серафим Чичагов
В 1928 году я знал девушку Олю, которая жила на Васильевском острове. Простая русская девушка, с лицом в веснушках, с пухом на щеках, веселая и говорливая. Дочь завхоза из Академии художеств. Она вместе с двумя подругами была постоянной прихожанкой Киевского подворья. По воскресеньям мы всегда возвращались от обедни вместе: мальчишки и девчонки (она была старше меня — ей было в ту пору 18 лет). Потом она исчезла, в 1928 году я увидел ее в храме Воскресения-на-крови (самом центре подготовлявшегося раскола). Она молилась со слезами на глазах, стоя на коленях у колонны, близ дверей. При выходе из храма я к ней подошел. Мы вышли вместе. Не утерпев, я спросил: «Оля, о чем Вы молились сегодня так горячо, на коленях?» Просто и без запинки она ответила: «Я молилась о том, чтобы умереть мученицей». Мы шли по набережной Екатерининского канала (сейчас канал Грибоедова). Дул сильный питерский ветер, солнце светило, мы шли к Невскому на трамвай. Ясная улыбка освещала ее полудетское, в веснушках, лицо. Неожиданно я сказал: «Олечка, Вас солнце любит!» «Любит, — сказала она, — это мне папа всегда говорил». (Это о веснушках)…