— Так и есть, что мы ничего не знаем, — показал в его сторону клюкой князь-отец. — Вот и беда наша! А должны бы знать, прежде чем решаться идти куда-то, делать что-то. Уверен, через эту неосведомленность свою и через самоуправство и терпим беду. Кто что надумал, то и делает, кому чего захотелось, того и добивается. В единстве мы живем или не в единстве? Являюсь я вам князь-отец или не являюсь им? Паннонские славяне от нужды откололись. А вас, какая нужда клонит к тому?
Он был не на шутку разгневан, князь Лаврит, и младшие, подвластные ему князья Склавинии должны были потупить взоры и умолкнуть на целый час.
— Может, и так, — сказал Ардагаст, — И наверное, так: прежде чем идти на кого-то, надо знать, какую силу он имеет и где эта сила. Однако и не идти мы не можем уже, отче-князь. Во-первых, те из наших, которые ушли за Дунай и сели в ромейских землях, где чувствуют себя твердо, просят удвоить, а то и утроить ихнию силу нашей, а во-вторых, наших бессильны мы держать тут.
— Горе земле, — поднял к небу свои старческие руки Лаврит, — горе земле, чьих детей посетит равнодушие или пренебрежение к ней! Боги! Такую благодать подарили вы людям, подарили эти горы и предгорья! Чем провинились они перед теми, что зовут себя сыновьями Склавинии?
— Горы — ничем, милостивый князь. И наш край тоже ничем не провинился. Они у нас лучшие из лучших, другие такие еще поискать. Народ чужеземный является тому виной. Сам говорил не так давно: кого только не было тут, и все топтали нам грудь, а вместе с тем и облюбованность нашу краем и землею. Обры чуть ли не больше всех наглумились над той облюбованностью. А тут и повод есть: те, что живут между иллирийцев и фракийцев, зовут к себе и хвастаются, между прочим, покоем.
— Какой покой, думаю, видели и знаете: обры прошлись лавою по всей Фракии. А где объявляются обры, там кровь и татьба наинемилосерднейшая.
Он был удивительно упрямый ныне князь Лаврит. Такой недовольный ими и такой упрямый, что у Ардагаста сомнение закралось уже в сердце: не удастся ли склонить князя-отца на свою сторону? А склонить надо. Но волна, что родилась между воинов склавинских, ее не сдержать уже.
Сказал, как думал:
— То есть вы запрещаете поход?
— Не советую. Если хотите, то и запрещаю. Ромеи побили обрина. Они в силе сейчас. Вы, знаете ли, какая это сила? А если это — палатийские когорты императора, те, что успели вернуться из Ирана?
— Про это должны узнать до похода.
— Так сначала узнайте, а потом идите уже ко мне за согласием. И еще скажу вам, князья Склавинии: не туда направляете вы свои мысли. С Византией мы раньше соседствовали, будем также соседствовать и дальше. Говорил уже и еще скажу: обры — вот кто супостат ваш первейший. Говорите, есть сила, способная и себя защитить, и тем, что на территории Византии живут, помочь. Так бросьте прежде эту силу на обров, сотрите их с лица земли нашей, а потом уже про все другое думайте и заботьтесь. Они разгромлены, слышали? Это же случай из случаев. Не супостатов — союзников, может, следует искать вам сейчас среди византийцев.
Князья переглянулись.
— А что, это действительно так. Князь-отец дело говорит: обры разгромлены, это и есть она, возможность добить их и избавиться от беды. Вспомним, кто разорял нашу землю больше всех? Они обры! Кто угрожает ей и будет угрожать? Также они!
— Братцы! — поднялся высокий и сильный Мусокий. — Князь-отец правду сказал: это первые и самые сильные наши супостаты. На них и устремим свою силу. Тем более, что есть подходящий случай. Они прежде не были друзьями ромеев, отныне и вовсе не будут ими. Знаете, что учинили обры на этих днях с пленными ромейскими! Вырезали их.
— Как?
— Хотели продать тем же ромеям, а у императора или фиск опустел до предела, или еще что-то помешало, однако отказался купить у обров своих легионеров. К несчастью, те начали умирать, пораженные язвой, тогда каган и велел своим турмам: вырезать все двадцать тысяч, чтобы не распространяли язву.
Ему не поверили. Сидели, потрясенные, и подавленно молчали, правду говоря, ждали еще чего-то.
— Откуда князь знает такое?
— Из весьма достоверных уст, братья. Видел на торжище одного из сбежавших от казни и тем спас себя от смерти. Хотите, я доставлю его сюда, сами услышите. Тем более, что он — не ромей, из наших есть, славян. Княжич антов.
— Так? Почему же оказался среди пленных ромейских? Был воином или стратегом у них?
— Да нет. Изучал науки в Константинополе. Возвращался после завершения исследований домой и оказался в лапах обринов-татей.
— Приведи его сюда, — оживился и подобрел князь Лаврит. — Такой много может знать.