Чем дальше на север отправлялась Светозарова ватага, тем тверже становилась у каждого из ватаги мысль: здесь, в северских селениях, анты живут лучше, чем там, в южных. Когда миновали уличей и встретились с первыми жилищами втикачей, совершенно уверены уже были: все-таки лучше. Вон, какие светлые и весело разрисованные дома имеют, сколько кур, уток, гусей во дворе каждого и вне двора. И свиньи бродят вне жилищ целыми выводками, и скот выпасается стадами.
«Это потому, что втикачи лучше, чем наши, южные поселяне умеют хозяйничать? — спрашивает себя Светозар и сразу же противоречит себе. — Да нет, это потому, что народ здешний давно не знал ратного вторжения чужеземцев, что князья этих земель меньше тратят ногат на содержание дружины и реже ходят на полюдье. У нас, на Тиверии, от дыма князю дай, и от сохи, от угодий дай, и от бортей также дай. А у Богданки, видно, меньше обязанностей, так и народ живет лучше. Недаром же он хвастался, будучи на Тиверии: „Не все нашел, ведя отселенцев в мир, но кое-что нашел все-таки. Народ мой не стоит вне ратных повинностей антской общности, это так, однако земля моя не знает опустошения, что оставляют после себя вторжения чужаков. А это надежная опора для благодати“».
Должен спешить Светозар, чтобы добраться сегодня в Богданов Детинец, отдохнуть после долгих странствий в его доме. Однако не спешит, останавливается чуть ли не в каждом, что попадается на пути, жилище, беседует с поселянами, приглядывается к быту людей втикачских. Воинов начинает смущать это.
— Если так будем отправляться, — отмечают — ночь застанет в пути.
— Не беда. Здесь уже свой народ. В любом жилище заночуем.
Все радовались им на Втикачах, потому что помнили еще: они с Тиверии. Однако заметнее, чем другие, прижималась к Светозару молодое поколение втикачское. Потому что Светозар умел повести с ней речь. Тем расскажет о землях, в которых бывал, о людях, с которыми был знаком; тем, поиграет на гуслях, и споет о судьбе человеческой. А на пение всякий придет и стар и млад, пение, не надежнее ли всего, соединяет его с поселянами.
— Не зовет Тиверия? — интересуется у старейших, тех, что переселялись вместе с Богданкой.
— Когда-то звала, и очень, — отвечают задумчиво, — теперь перестала звать.
— Почему так?
— Кровных, что больше всего звали, не стало, умерли уже, те, что есть родичи другие, забылись. Право, потому что кровь уже не та, и зов не тот.
— А земля? Дары-удовольствия ее с юношеских лет?
— Это как сон. Да и то берите на заметку: других должна утешать — детей, внуков. До земли этой приросли уже сердцем. Щедрая она для нас, людей. К такому нельзя не прирасти.
— Ну, а князь? Как князь обращается с поселянами, не обижает?
— Прикуси язык, молодец. Князь у нас достойный сын отца своего. И повинностями не перегружает, и на пути к развитию не стоит.
— Вы сказали: достойный сын отца своего. Князя Волота имеете в виду?
— А то кого?
— Не сердитесь на него за то, что привел в свое время с родной земли, оторвал от кровных?
— Дела людские, сын мой, измеряются не одним поступком. Порочным был бы тот, кто мыслил бы именно так. А князь Волот много добра делал своей земле, как и людям. Ты молод и, право, не знаешь: властелины хотели отдать его в жертву богам за то, что стоял на стороне народа. Мы помним это, как и то, кстати, не князь Волот выгнал нас из отчей земли, — выгнало безлетье.
— Вот как! Спаси бог тебя родич, за добрую память об отце, как и за мудрую речь. Теперь я буду отправляться к брату с чистым сердцем.
Добрался до него все-таки не в тот — на следующий день и застал не в мирном отдыхе: был среди строителей, которые возводили стену вокруг стольного Городца на Втикачи. Не мог не узнать его, однако и удивился немало, узнав: Богданко заметно поседел и отяжелел в поступи, даже, не о князе говоря, ссутулился, убрал голову в плечи.
— Челом тебе, княже! — поздоровался. — Или не узнаешь, что за гость к тебе?
Смотрел прищуренно-пристально, как все, кто плохо видит уже, все же недолго.
— Что из рода отца моего, — засветился, наконец, — что сын княгини Миловиды, вижу, а который из них, ей-богу, не признаю. Не Светозар ли часом?
— Он, брат Богдан.
Ловко спрыгнул с кобылицы, подошел и поцеловался с ним трижды, как обычай велит.
Расчувствовался князь. Забыл о строении, даже о том, что со Светозаром были другие тиверцы, — обнял за крепкие молодецкие плечи и показал на Детинец, терем в Детинце.
— Прошу брата и долгожданного посланца с отчей земли в дом. Как хорошо, что ты задумал меня навестить.