Смятение это не оставляло уже Светозара, и кто знает, не погнало бы вскоре в Киев, на беседу с князем Киевским, если бы дальнейшие встречи с Богданко и его семьей не растеребили в нем другие, те, что погнали в дальние странствия, порывы. Брат, будучи загруженный заботами княжества, оставил гостя отчей земли на сынов своих, а больше всего на Ярослава, который жил при отце и был десницей отца в делах княжеских. Он почти одних со Светозаром лет, к тому же склонный к беседе муж. И одно ему интересно, и второе, и третье. А поскольку и Светозар был тех же лет и такого же характера, то быстро сблизился с Ярославом. Когда пешком ходили на Втикач, спускались каменистым берегом к воде и подолгу засиживались над ней, беседуя, и когда садились на коней и отправлялись на окрестности — ближние или дальние. Княгиня только для вида ругала сына — как же можно исчезать так надолго, про себя радовалась, что деверь сблизился с сыном, ему мило у них и отрадно.
Ярослав больше, чем кто-либо, видел эту радость и сказал однажды:
— Отец давно грозился послать меня на восточные рубежи земли нашей, присмотреться, что делает там охрана и делает ли то, что велено. Хочешь, пойдем вдвоем, увидишь всю землю нашу.
— Это надолго?
— На неделю, не больше.
— Хорошо, поехали.
Думал про себя: где еще представится такая возможность — не только увидеть землю, какой отправишься, говорить с народом, что будет встречаться на пути, но и иметь под боком мужа, который поможет и увидеть все, что есть наилучшего, и поговорить с кем следует, и истолковать то, что потребует истолкования. Да, это же возможность из возможностей!
Оно так и было. Вот только ездили они не неделю — все три. Потому что Ярослав, как говорилось уже, принадлежал к тем, кто умеет увлечь беседой о соблазнительных и самых завидных уголках на земле Втикачской, а Светозар — к тем, кто не может разминуться с обольщениями. Были они, путники из стольного Детинца, и на речках, так густо пересекают землю Втикачскую, и на озерах, в селениях и сторожевых башнях, между народом и дальше от него — где-то на поляне лесной, при мирном костре или на берегу речки, озера, обжитых всего лишь дичью.
— И такая земля вон как долго оставалась нетронутой, — мыслит вслух Светозар.
— Тебя удивляет это?
— Да удивляет. Народ склавинский и наш, антов, вон, сколько крови пролил, стремясь сесть у ромеев, а чем эти ромейские земли лучше этих?
— Не видел, — улыбается Ярослав, — не могу судить.
— А я видел. Фракийские и мезийские земли, особенно те, что при горах, все-таки весьма соблазнительные. И уютные, и плодоносные, солнцем наполнены, будто братница вином, и водой, стекающей с гор, достаточно напоены. А о том, что они гораздо лучше, чем ваша, не сказал бы. Это же, Ярослав, не земля — благодать божья. В Тиверии был, уличей посетил, а такой благодати и таких достатков, как у вас, недавних переселенцев, не видел.
— Отец мой гордится этим, говорит, хотя Втикач и не совсем земля, которую искал, все же хороша есть.
— А как он с князем Киева живет? В мире, согласии или нет?
— Да вроде в мире, хотя и страдает, чтобы не нарушился он. Было время, когда поляне хотели переселить нас в степь Заднепровскую, на те рубежи, что граничат с кочевниками асийскими. Однако отец мой твердо встал против этого. И хорошо сделал. Хотя обры и ушли из степей, исчезла угроза вторжения, но сейчас вновь иные появляются: хазары стали проникать за Северский Донец.
— С недобрыми намерениями?
— Где ты видел, чтобы ходили с хорошими? Пока на Северянщину зарятся. Но можешь быть уверен, что не пойдут и в наши земли? Поэтому и страдаем: как будет, если пойдут? Поэтому, собственно, и заботимся о надежности сторожевых башен. Как и о единстве с полянами и другими племенами в земле Трояновой.
«И здесь нет, значит, покоя. Где же он может быть?»
Когда вернулись, наконец, в стольный Детинец на Втикачи, не стал уже засиживаться у брата. Поговорил с ним напоследок, сказал «спаси бог» хозяйке за ласку и угощение и отправился со своими тиверцами к Роси, а оттуда — в стольный город росов и полян Киев.
Он не показался ему таким большим и величественным, как слышал о нем. Только выехал из леса — и сразу же встал перед высокой стеной на земляном валу. Только ворота и башни вдоль ворот и выдавали: это не просто громада в дебрях лесных, это — город. Величие полянской твердыни над Днепром заметил позже, как миновал застройки под стеной и ближе к городу, затем — именно в городе перед княжеским теремом, заметил требище с установленными на нем ликами богов, наконец, сам терем и ту высоту, на которую вознесся он над великой рекой.