— И в БДСМ, — добавил Шмурнов. — Он не хочет вставать, Леша. Вязать?
Выдрин охнул.
— Погоди, — сказал Черненко. — Он вам не родственник, правильно?
— Ну я же человек все-таки.
— Значит, он ваш сожитель?
— Не знаю, наверно.
— Так и запишем в протокол.
Вернулся Синявский в компании двух юношей.
— Где его вещи? — спросил Черненко.
Диего тем временем встал, выгнул спину и потянулся. Потом позевал и снова лег.
— Ну, у него нет вещей. Игрушки только.
— Где они?
— Ну, я не знаю. Он их куда-то загнал, под кроватью, может.
— Игорь! — рявкнул Черненко.
Синявский встал на четвереньки и, светя фонариком смартфона, заглянул под кровать.
— Тут мячик, лягушка какая-то, дохлая мышь, а, нет, игрушечная… А еще кучка говна.
— Вы что, не убираете за сожителем? — спросил Черненко.
— Ну, не успел. Вообще он к лотку приучен.
— А что вы нукаете все время?
— Ну…
— Хватит! Игорь, доставай все. Понятые, внимание!
— Говно тоже доставать?
— На экспертизу.
Синявский натянул голубые латексные перчатки и полез под кровать. Выдрин растерянно смотрел на его откляченный тощий зад. Потом, чувствуя себя участником шизофренического представления, спросил:
— А в чем его обвиняют?
— Узнаете, когда вас вызовут, — сказал Черненко.
Синявский раскладывал в пакеты подкроватное содержимое. Шмурнов внимательно смотрел на кота.
— Где его документы?
— Да у него и не было никаких документов, — пожал плечами Выдрин.
— Совсем никаких?
— Ну… Извините. Есть ветеринарный паспорт.
— Сюда давайте.
Выдрин выдвинул ящик стола, порылся и достал синий буклетик. Шмурнов выхватил.
— Ишь ты! Диего, значит? В честь Марадоны, что ли?
— Нет-нет. В честь художника.
— Кастрирован? Ага, вижу. Прививки тоже…
Он убрал паспорт во внутренний карман.
— А, — сказал Выдрин. — А.
— Что вы акаете?
— А это точно не ошибка?
— Никакой ошибки.
— Но он же ни в чем не виноват.
— Следствие разберется.
— Следствие?
— А дальше — суд. Все, забираем.
— Постойте, — сказал Выдрин. — А…
— Переноску, блядь, в машине оставил, — перебил Шмурнов.
— Игорь!
Синявский выпрямился.
— Соловьев, сгоняй.
Один из юношей шустро выскочил из комнаты.
— Вы его правда, что ли, забираете? — спросил Выдрин.
Он глядел по очереди на всех — Диего, Шмурнова, Синявского, Черненко, оставшегося понятого. Тот зевал, раздув ноздри.
— Никаких шуток. Дело очень серьезное. Вам, Александр Иванович, советую не чинить препятствий. Иначе мы применим спецсредства. Это первое. Второе — уголовное дело за оказание… Как там, Вить?
— Ай, — отмахнулся Шмурнов. — Бла-бла-бла. Есть хочу. Обедать пора.
— Верно! Сейчас сдадим клиента и похаваем.
— Я в это просто не верю, — сказал Выдрин.
Никто не ответил. Вернулся понятой с сумкой-переноской. Шмурнов протянул к Диего руки.
— Стойте, пожалуйста! — закричал Выдрин. — Ну пожалуйста! Ну послушайте же… Это же что-то… Да это же… Да такого не может быть же…
— Же-же-же, блядь, — процедил Черненко. — Вы филолог, что ли? Лингвист?
— Нет. Все. Я не дам вам…
— Игорь!
Синявский подскочил, неловко, но болезненно выкрутил руку и прижал Выдрина головой к полу. Дышать стало тяжело. Налитыми кровью глазами Выдрин смотрел снизу, как Шмурнов схватил Диего за шкирку и засунул в сумку-переноску. Кот заорал и оскалил клыки.
— Перестаньте, — простонал Выдрин. — Он же боится…
— Это хорошо, — ответил откуда-то сбоку Черненко. — Но неправильно. Закон надо уважать, а не бояться.
Выдрин в последний момент сдержался и не назвал их козлами. Синявский отпустил руку. Она, потеряв чувствительность, болталась как плеть.
— Будем считать, что это недоразумение, — сказал Черненко. — Мы ведь тоже умеем быть гуманистами, Александр Иванович.
Потом они ушли.
Выдрин сидел на полу, баюкая руку и глядя в угол комнаты. Там стоял пустой кошачий лоток.
«А нагадил под кровать, подлец», — промелькнула мысль.
От этой мысли стало больно. Будто проглотил кусок стекла и тот медленно опустился в желудок, обдирая горло и пищевод. Выдрин перевел взгляд на окно. Подоконник был пуст. Диего любил сидеть там вечерами, когда солнце шло к закату и освещало комнату. Грелся. А еще на этом подоконнике Выдрин как-то раз занимался сексом с женой. И она чуть не выдавила спиной стекло. Оно треснуло. Пришлось вставлять новое. Это делал пожилой тощий дядька, от которого воняло уксусом. Или кошачьей мочой.