— Ох! — вскрикнул Сила и упал, держась за ногу. Тяжело дыша, он приподнялся, ухватившись руками за скользкий ствол березы. — Беги, а я их задержу. Побьюсь.
— Нет, — Гришка стиснул своими маломощными руками эфес сабли.
Сейчас он ясно понимал, что есть нечто более важное, чем собственная жизнь. И что иногда надо уметь пересилить страх и шагнуть навстречу собственной смерти.
— Толку от тебя… Мешать только будешь.
— Я остаюсь!
— Уйди, дурачина!
— Не уйду! — парень встал плечом к плечу с Беспалым.
Преследователей долго ждать не пришлось. Вскоре они появились — трое красных, запыхавшихся стрельцов. Одного из них, огромного десятника, Гришка видел раньше. Тот гнался за ним во время истории с Варварой.
— О, птенцы угодили в силки, — ухмыльнулся десятник Макарий. — Бросьте оружие. Быстрее!
— Попробуй взять! — угрюмо мотнул головой Сила.
— Не дури, детина. Сдавайтесь! Тогда к старосте живыми вас доставим, — спокойно произнес Макарий.
— Живыми останетесь, — без злобы добавил высокий, жилистый вояка. — Глядишь, скидка выйдет: Сибирь-матушка. Там тоже православный люд живет. И нечего нам без толку драться. Все равно никуда не денетесь.
— Токмо зазря кровь пущать, — тоже примирительно сказал третий служивый, низенький и круглолицый.
После схватки и погони разговор получался необычно спокойным и миролюбивым.
— Нет уж, милости от вашего воеводы не дождаться, — угрюмо сказал Сила.
Круглолицый сделал шаг вперед, но отшатнулся, когда перед его носом просвистела тяжелая дубина.
— Не подходи! — прикрикнул Сила.
— Не балуй. Пошли по-хорошему, — посоветовал Макарий, лениво опираясь на алебарду.
— Братцы, вы же люди подневольные, — сказал Сила. — На что мы вам сдались? Зачем нам биться? Неизвестно же еще, чем все закончится. Вас всего трое против нас двоих.
— Против одного. Мальчишка не в счет, — отмахнулся Макарий. — Слишком тощ да малохолен.
— Думаешь, меня одного легко одолеть? — Беспалый выразительно взвесил свою дубину в руке.
— Одолеем, — в голосе десятника, с уважением разглядывавшего дубину, уверенности большой не было. — А нет, так наших позовем. Гурьбой навалимся…
— Не получится, — возразил Беспалый. — Мы далеко в чащу ушли, не докричишься. А ежели одного за подмогой пошлете — точно не выдюжите.
— Верно, — вздохнул высокий стрелец.
— Что, верно? — повернулся к нему раздраженный десятник.
— Такого детину втроем не одолеем, а до своих не докричишься — все верно он говорит.
— Братцы, мы же люди невредные, — мягко сказал Сила, стараясь, чтобы слова его прозвучали искренне: в такие минуты у него появлялась способность убеждать людей. — В зверствах никаких не замешаны. В разбой от жизни дурной, от несправедливости да с голодухи подались. К тому же вы всю нашу шайку изничтожили. Делать нам в ваших краях больше нечего. Уберемся восвояси — никогда о нас и не услышите.
— Резонно, — сказал высокий.
— Чего — резонно? Тебе лишь бы уши развесить! — возмутился десятник. — А у нас воеводин строжайший наказ — чтоб ни один не ушел.
— Ну что ж, биться, так биться, — Сила опять поднял дубину. — Только не думаю, что на том свете этот благой порыв вам зачтется.
— Горазд ты языком молоть да мозги парить, — с каким-то даже уважением произнес десятник.
— Лучше языком молоть, чем до смертоубийства биться. Зачем добрым людям друг друга убивать?
— Но ежели мы тебя отпустим — воевода шкуру сдерет, — сейчас на лице десятника читалось явное сомнение.
— А откуда ему узнать-то, что вы нас отпустили? Не догнали — слишком мы резвыми оказались. Да, может, нас вообще тут не было. Кто знает, сколько разбойников пришло?
— Христос говорил, что жалеть людей надо, — сказал худой. — На кресте Варравану он обещал царство божие, а тот уж какой разбойник был!.. Я так думаю, ежели слово дадут они в наших краях больше не появляться, пущай идут себе на все четыре стороны.
— Божимся никого не трогать, — кивнул Сила. — Мы ж не злодеи, верно слово.
— Пущай идут, — вздохнув, согласился десятник. — Действительно, может, и не было их вовсе…
— Ну, мы, значит, пошли, — сказал Сила, отступая лицом к стрельцам из опасения, как бы они не набросились, если он обернется к ним спиной.