Но стрельцы их действительно отпустили.
Отойдя на достаточное расстояние, Беспалый огляделся, внимательно прислушался и удовлетворенно заметил:
— Соблюдают уговор — не идут следом, — он перекрестился, снял крест с груди, поцеловал его. — Спасибо, Господи, спас недостойных рабов твоих.
Гришка уселся на землю, уронил голову на руки и всхлипнул. На него навалился только что пережитый кошмар. Ничего страшнее его он не видывал. Он плакал о несчастной судьбе, плакал обо всех тех, кого убивали на его глазах, плакал о погибших в бойне у развилки дорог. И хоть прибрал Господь сегодня в основном людей недобрых, у которых руки были по локоть в крови, но ведь не у всех из них души были полностью потеряны. Плакал он по здоровяку Мефодию, по жизнерадостному татарину Хану — они ведь помогли вырвать его из цепких рук Евлампия, и им он был обязан жизнью. Да кто знает, если бы сложилась их судьба по-иному, какие бы добрые качества в них расцвели, но не смогли распуститься из-за холода и жестокости этого мира.
— Ну, ладно, успокойся, не лей воду, — Сила ласково положил свою здоровенную руку на плечо Гришке. — Пора идти.
Гришка протер кулаками покрасневшие глаза и нехотя поднялся. Горе, слезы — они затягивают. Казалось, мог бы он так просидеть до смерти. Было в его боли какое-то неестественное, стыдное упоение ею. Он встрепенулся, отряхнул штаны и поплелся вслед за Беспалым.
— Откуда могли стрельцы взяться? — нарушил Гришка затянувшееся молчание.
— Может, атамана нашего губной староста обхитрил и фальшивую наводку преподнес… А может…
— Что?
— Ничего. Увидим.
Уже стемнело, когда путники выбрались к знакомым и казавшимся теперь родным болотам. Над логовом вился дымок.
— Кажется, тут все спокойно, — сказал Сила.
Но ничего хорошего не оказалось. В становище дым шел не от костра, где обычно готовила еду Матрена, не из землянки, откуда Косорукий Герасим, вечно зябнущий, пытался выгнать сырость и холод, не от самокруток братвы, точащей лясы. Дымилось пепелище, в которое превратилось логово. Все было разбросано, разбито, сожжено, все мало-мальски ценное унесено. Уткнувшись лицом в тлеющие угли, лежал труп разбойника. Чуть поодаль валялись еще два изрубленных тела. Матрена тоже была убита и брошена в воду — она так и не выпустила из рук топорик для рубки мяса, которым, видимо, пыталась отбиваться от нападавших. Ни одного живого человека здесь не было. Еще трое разбойников, оставшихся в логове, и Варвара исчезли.
Гришка упал на землю и в отчаянии заколотил по ней кулаками.
— Открывай быстрее!
Стрелец в богатых одеждах, с дорогой, отделанной каменьями, саблей на боку, лупил ногой в ворота. Из дверей терема выглянул испуганный старик-ключник, подбежал к воротам, посмотрел в щелку между створками и крикнул:
— Дома никого нету! Староста по делам ушел, а женушка его с детишками к самому воеводе в гости отправилась.
— Ты чего, пустомеля, посланника из самой Москвы, из Разбойного приказа, пустить не хочешь? Да тебя хозяин как Сидорову козу выдерет!
Ключник почесал в затылке.
— А где ж это видно, что ты из самой Москвы посланник?
— Дурак, а кафтан у кого такой бывает? У чудища заморского или у человека государева?
— Так кафтан кафтаном… — ключник все-таки распахнул калитку и теперь стоял перед гостем, критически и бесцеремонно разглядывая его.
— А что? — стрелец вытащил из кармана сложенную бумагу. — Смотри, не государева ли печать?
Ключник потянулся к бумаге, но стрелец хлопнул его по рукам ладонью.
— Куда грязные лапы к важной бумаге тянешь?!
— Ну, ежели правда печать… Ладно, заходь.
В доме было пусто. Обычно здесь толпилась дворня и стрельцы, но слуг губной староста, по воеводину приказу, дабы показать пример другим и избежать злословия, выслал на городские работы, стрельцы же отправились на охоту за разбойниками.
Довольно бесцеремонно гость уселся на лавку и повелительно произнес:
— Прикажи соорудить поесть.
— Счас сделаем, — ключник был недоволен тем, что незнакомец распоряжался в чужом доме, как в своем собственном: корми теперь его, пои, одни расходы.
Но хозяин уж больно крут, и если жалоба от важного государева человека на плохое обращение поступит — задаст по первое число.
Отведав пирога, холодной телятины, прихлебнув немного вина, не обременяя себя излишним чревоугодием, гость отодвинул кувшин и, зевнув, произнес:
— Поведай теперь, что в вашем захолустье делается.
— Так что рассказать-то? — пожал плечами ключник. — Живем и живем.