Теперь он действовал аккуратнее, а так как владел оружием значительно лучше атамана, то вскоре прижал того к избушке и крикнул:
— Бросай саблю, все кончено!
— Не брошу, пока башку тебе не снесу! — с трудом прохрипел вспотевший, покрасневший от натуги, тяжело дышавший Роман.
Матвей дождался все же момента и, когда атаман сделал глубокий выпад, сильно ударил его по клинку и выбил оружие, после чего схватил Романа крепко-накрепко и повалился с ним на землю. Вскоре изрыгающий проклятья атаман безуспешно пытался вырвать из крепких рук добрых молодцев.
— Ну, все, — устало произнес Матвей и вытер ладонью пот со лба.
Он огляделся и увидел…
Воевода полз по земле, ловя ртом воздух. На его губах пузырилась красная пена. Он должен был уже умереть, но будто какая-то нечистая сила поддерживала в нем угасающую, кончающуюся жизнь. Он полз, сжимая в пальцах измятые листки, прямо к костру.
— Стой, анафема!
Матвей кинулся к нему, но не успел. Листки полетели в огонь, и в мгновение ока тот пожрал их. Воевода оскалился в жуткой ухмылке, уронил голову и в сей миг испустил дух.
— Ха-ха! — засмеялся Роман. — Добрый хлопец оказался этот воевода. Утер тебе твой длинный нос, Матвей.
— О себе лучше подумай, покойничек. Как после пытки подыхать будешь… Тьфу! — боярин сплюнул на землю.
— Конец мне. Я потерял ее. На веки вечные. — Гришка приподнялся и сел на колени.
Он не плакал — слез не было. А было какое-то отупение и занозой засевшая в сердце боль. И прорвись эта боль наружу — затопит, погребет под собой Гришкин разум.
— Да брось, — Беспалый присел около него. — Жива она. Видишь, тела нет. Значит, в плен ее взяли.
— Казнят… Сначала пытать будут, а потом казнят.
— Баба же. Может, помилуют.
— Если помилуют, так сначала пытать будут, а потом на реку Лену сошлют. Я Варю знаю. Она не выносит боли. От пыток погибнет. Как жить? Хоть в омут…
Слова эти звучали вполне серьезно, и Сила обеспокоенно похлопал Гришку по плечу.
— Да брось ты. Какой омут? Вытащили раз твою Варвару, вытащим и другой.
— Как ее теперь вытащишь? Небось под строжайшей охраной в остроге держат.
— Это ничего. В остроге тоже двери и окна имеются. Вытащим.
— Правда? — Гришка поднял глаза, в них мелькнула искорка надежды. Он понимал, что такое дело обтяпать почти невозможно, но с надеждой, коли она согрела тебе душу, расстаться бывает ох как нелегко.
— А когда я тебя обманывал, Гриша?
— Спасибо, — вздохнул он, опуская плечи. — Спасибо, Сила. Но ведь это смертельно опасно. Ты не должен… Так ведь недолго и голову сложить.
— Я хоть раз голову свою жалел? Поэтому и живу до сей поры, что не боялся ее подставлять. Помнишь, татарин говаривал, что любой разбойник зажился на этом свете. А тебе без Варвары жизнь не в жизнь. Помогу.
— Не знаю, что бы я делал без тебя, — всхлипнул Гришка и уткнулся в широкую грудь Силы.
— Ничего, малой, — Сила потрепал Гришку по волосам и вздохнул. — Все у тебя еще устроится. Ты молодой — поживешь еще всласть. А я… Прав татарин — зажился…
— Не говори так, Сила. Это неправда.
— Ну, ладно, неправда, так неправда.
Гришка немного воспрянул духом. Они осмотрели пепелище, но ничего ценного не нашли — лишь немного еды, которой перекусили без всякого удовольствия.
— Нечего нам здесь больше делать. Могут стрельцы вернуться, — сказал Сила.
Солнце клонилось к лесу. Они обошли трясину окружным путем, ведомым только им. На соседнем острове Сила выкопал из земли туго набитый кошель, припасенный на черный день. Сегодня этот черный день настал, и деньги вскоре должны были пригодиться. Хотя бы для освобождения Варвары. Охранники ведь тоже не железные, у них тоже семеро по лавкам, да еще голова от похмелья гудит. Сделать все возможное для освобождения девушки и, если удастся, кого-нибудь из братвы — это Сила решил твердо.
— Нам бы где денек схорониться, пока не уляжется. Потом и за дело браться, — сказал Сила, вытирая о траву испачканные болотной жижей сапоги. — Придется, наверное, в лесу ночевать.
— Живет невдалеке человек один, можно у него, — предложил Гришка.
— Нет, от селений нам подальше держаться надо. Не ровен час, староста везде людей своих оставил, чтобы подозрительных забирали. Он же знает, что двое разбойников в бегах.
— Нет, это не в селе — в лесу.
— А где?
— В Седом логе.
Сила перекрестился и с опаской произнес:
— Место уж очень дурное. Слухи о нем разные ходят.
— А какие слухи о болоте нашем ходят! Ну, а мы там жили и не тужили. В Седом логе человек божий живет — от злобы людской да от длинных языков скрывается. Добрый человек, увидишь.