В нашей комнате лампы уже погасили, но старшие ребята ещё не спали. Ушаков при свете керосинового светильника сидел за столом над открытой книгой и шевелил губами, зубря какой-то предмет. Другой гимназист поставил на стул свечу в подсвечнике и читал, сидя на кровати. Третий чистил ботинки. На меня, как всегда — ноль внимания.
Я лёг в кровать, но спать не стал. Подождал, пока все уснут, а затем взял керосиновую лампу, зажёг и достал из шкафа шпагу. Скоро предстояло драться этой хреновиной, хотя я не имел ни малейшего представления о том, как это делается. Грядущая дуэль вызывала тревогу. Да этот Гуссаковский меня прирежет, как ягнёнка. Вон у него как глаза блестели. Знает, видимо, что я никудышный противник. Жаль, нельзя было устроить кулачный бой. Тогда у меня имелись бы хоть какие-то шансы. Подумал, что надо попытаться изменить условия: например, драться на пистолетах. Их, конечно, надо где-то достать, но это лучше, чем закончить очередную свою жизнь со вспоротым брюхом.
Я проверил остроту лезвия и попробовал немного подвигаться со новым для себя оружием. Ощущения были удивительные: шпага словно являлась продолжением моей руки. Опухшая после драки кисть мешала, но, кажется, дела были не столь плохи, как я предполагал. Алексей прежде обучался фехтованию, нужные навыки и рефлексы у него имелись. Вот только хватит ли их, чтобы одолеть Гуссаковского и двух его прихвостней? Что ж, скоро предстояло это узнать.
Старая кладовая, рядом с которой должна была состояться дуэль, находился в одной из пристроек на первом этаже. Мы зажгли две лампы под потолком коридора и стали обсуждать детали поединка. Было восемь человек: четыре участника, четыре секунданта. Все дуэлянты имели при себе шпаги. Нос Гуссаковского так опух, что расплылся на пол-лица, а длинного парня до сих пор шатало после апперкота. Скорее всего, у него было сотрясение.
— Очередь либо пусть жребий решит, либо сами договоритесь, — предложил Василий Бакунин. — Дерётесь до первой крови, а если после поединка Алексей будет в состоянии продолжать бой, выходит следующий.
— До первой крови? — усмехнулся Гуссаковский. — Он нанёс мне оскорбление действием. Я хочу драться до конца.
— Если хотите отправиться в Сибирь, то можно и до конца, — рассудил Василий, — но давайте не вдаваться в крайности. От этого никому пользы не будет.
Два секунданта поддержали такую позицию, и Гуссаковский, нехотя, согласился драться до первой крови. Впрочем, я почему-то не сомневался, что он попытается меня заколоть.
Кинули жребий. Гуссаковскому выпало драться последним.
Первым вышел длинный. Мы сняли кители, в правые руки взяли шпаги, левые заложили за спину. По правилам в поединке не допускалось использовать чего-либо иного, кроме шпаги — об этом нам любезно напомнил Василий. Удар ногой или рукой был бы сочтён низостью.
Мой противник выглядел напряжённым. Он до сих пор имел проблемы с координацией, и я не представлял, как он будет драться.
По команде мы скрестили шпаги. Клинки зазвенели, я с лёгкостью парировал удары и делал выпады, непрерывно наступая и заставляя длинного пятиться. Вдруг он споткнулся и завалился на пол, секунданты немедленно потребовали остановить бой. Рубаха на груди моего соперника стремительно окрашивалось красным. Он был ранен, а я даже не заметил, как всё произошло: моя рука действовала рефлекторно, почти без участия головы.
Оказывается, Алексей был очень даже неплохим фехтовальщиком, и умел за себя постоять. Ну и какого, спрашивается, фига он тогда ссал обидчиков на дуэль вызывать? Ведь именно из-за этого, кажется, он прослыл не самым смелым парнем.
Секунданты подбежали к раненому, отвели к подоконнику и, стянув рубаху, принялись останавливать кровь полотенцами. Медальон сняли. Наверное, магия должна был помочь затянуть рану. Та оказалась не глубокой, и противник мог продолжать бой, но по правилам, поединок считался законченным.
Вторым вышел коренастый. Наступать он начал довольно уверенно, а я стал отходить. Его движения были размашистыми и сильными, но и читались легко. Парировав несколько ударов, я уклонился от очередного выпада и ткнул соперника в плечо. Тот продолжил атаковать, словно не заметив укола, но секунданты велели остановиться, и парень нехотя подчинился. Рукав его рубахи уже весь намок от крови, а сам он был раздосадован поражением. Его отвели в сторону и стали перевязывать рану какими-то тряпками.
Второй поединок закончился, как и первый, в считанные секунды. Моё новое тело всё больше меня радовало.
Последним вышел Гуссаковский. Взгляд его выражал какую-то кровожадную решимость. Если первые двое не были уверены в своих силах (это читалось по их глазам), то Гуссаковский не испытывал ни капли сомнений. Он собирался идти до конца, но и я — тоже. Какие бы последствия меня не ждали, сейчас я намеревался всеми силами защищать свою жизнь, и если потребуется, заколоть гада, хотя последнее было не желательно. К Гуссаковскому у меня имелось несколько вопросов, да и убийство станет мне боком.