– Батьку добью, – пригрозил лях.
Мальчишки переглянулись. Тот, что постарше, принес одежду и бросил ее к ногам атамана. Не сводя глаз с детей, пан стал переодеваться. Хозяйские штаны были шире, чем нужно, рубаха длиннее.
– Тэрбу… мешок неси, – приказал он старшему мальчишке и отпрянул в сторону, заметив боковым зрением, что за спиной кто-то есть.
Древняя бабка, вооруженная ухватом, тыкала в лицо, норовя попасть в глаз. Перехватив ухват, пан подгреб старуху к себе и ударил рукояткой пистолета по седым космам. Череп противно хрустнул, а тело атаман отбросил на хозяина.
– Гдже тэрба? – напомнил он, вытирая оружие о чужую рубаху. Один из мальчишек вышел в сени и, притащив пустой мешок, бросил его под ноги пана.
– Сволота!.. – скривил губы Казимир. Маленький ублюдок нарочно принес мешок из-под муки! Упихав в мешок вывоженный в дерьме кунтуш и шаровары, пан сунул туда же портки с кладом. Вскинув мешок на плечо, Казимир попятился к двери, стараясь не показать виду, что ему не по себе от трех пар детских глаз…
– Ты нам еще встретишься! – по-взрослому пригрозил один из мальчишек.
«А ведь вырастут…» – подумал Казимир и остановился. Выпустив мешок, одним прыжком оказался возле детей и, выхватив саблю, начал отсчитывать удары: – Едэн! Два! Тшы!
Пан атаман выдохнул воздух, гордясь собой – понадобилось только три удара. Посмотрев на хозяина, залитого кровью собственных детей, Казимир рубанул того по лицу – едэн, два… На «тшы» клинок натолкнулся на кость, и рука сорвалась. «Пся крев!» – выругался пан, вспомнив, что собирался вчера наточить саблю, но так и не сподобился. Решив, что мужик умрет и так, атаман вытер оружие о штаны и вышел. Заглядывать в зимнюю избу, где наверняка осталось что-то ценное, не стал – пусть хлопы забирают…
На улице лежали трупы в нижнем белье. Атаман принялся считать мертвецов, но сбился. Не то пятнадцать, не то двадцать… Попадались и одетые. Не поленившись, остановил коня, чтобы рассмотреть – кому сегодня не повезло? Вон валяется один из сотоварищей – из груди торчит обломок палки. Там Феодор-конокрад с распоротым брюхом. У третьего головы вообще не было. «Чем это его?» – удивился пан, трогая коня. Четверо убитых – немного, бо добыча того стоила! Пришли бы позже, когда быдло проснулось, потери были бы больше. Под бабьи причитания из домов выносилось все ценное – мешки с зерном, бочонки с медом, тюки с холстами, сундуки с одеждой, оловянная и медная посуда – и укладывалось на крестьянские же телеги. Атаман не заметил, как доехал до середины села, где стояла деревянная церковь. Возле колокольни лежал хлопчик со стрелой в спине. Видимо, пытался ударить в набат, но не успел. У дверей храма свалены иконы, вывороченные из иконостаса, красная материя, праздничные ризы и церковная посуда. «Сребро! – приятно изумился Казимир. – Богатые хлопы!». Обычно в таких церквушках ризы на иконах были из меди, а дарохранительницы, потиры и прочая утварь – из олова и бронзы.
Двое разбойников держали за руки бородатого старика в черном балахоне – ксендза, то есть русского попа. Одноглазый запорожец время от времени бил попа в грудь, вминая в тщедушное тело наперсный крест, и спрашивал:
– Ну, долхохривый, уде золото? Уде гроши?
Старик, содрогаясь от ударов, стонал:
– Да нету золота. В позапрошлом годе молонья ударила, сгорело все. Два года всем миром собирали…
– О це ходжи? – спросил пан Казимир, приглядываясь к кресту. Нет, дрянь крест – медный…
Янош, почесав спину, ухмыльнулся:
– Сказывает, шо грошей у него нема. Брешет, небось?
– Брешет, – согласился пан атаман, хотя понимал, что старик не врет – бревна у церквушки свежие.
– Сгорело все, а иконы целехоньки? – усмехнулся тощий мужик в долгополом аглицком кафтане, зачем-то разводивший костер.
– Так спасли иконы-то, – попытался объяснить старик. – Матурка, пономарь, кого вы стрелой убили, да батька его, успели образа пресвятые вынести. Батька весь обгорел. А новые лики боярин Голицын приказал написать и храму пожертвовал.
– Пан поп, вы жадничаете… Прихожане у вас богатые – должны на помин души сребро да злато вносить, – укоризненно сказал атаман. – Яка шкода, что вы такой жадный. Господь заповедовал делиться с ближним!
– Бачил, шо вумный чиловек казал? – обрадовался казак, встряхивая священника. – Сребро уде сховал?
– И серебра нет… – выдохнул старик, обвисая на сильных руках.
– Ах ты, курва старая! – выкрикнул казак, принимаясь бить батюшку в лицо. Притомившись, устало вытер пот: