— Расскажите о том, Григорий Борисович!
Девчонка умоляюще сложила ладони, но он мотнул головой — фантазировать в нынешнем физическом состоянии было противопоказано. Хотя за несколько дней стараниями барышни он чувствовал себя гораздо лучше. Анна сейчас хорошо растерла и промяла ему всю левую сторону своими тонкими, но на удивление крепкими пальцами. Хотя чему удивляться — хотя и отучилась в гимназии, но к нелегкому крестьянскому труду с детства приучена. И тот куриный бульончик, которым его поили уже несколько дней в подряд, и кормили протертым мяском и печенкой с ложечки (вот стыдоба — взрослого человека как ребенка), был сотворен ее ручками — сама несчастных куриц рубила, ощипывала и потрошила.
В глотку уже бульон не лезет — зажрался ты батенька после казенных харчей — к хорошему быстро привыкаешь!
— Ой, а это что такое? У вас георгиевский крест как у папеньки, только с лавровой ветвью на колодке. Вы нижним чином тоже служили, рядовым стрелком службу начали?
Вопрос не застал старика врасплох — послужной список посмотрел первым делом. В чине прапорщика запаса он пребывал семнадцать лет, после окончания юридического факультета МГУ. Ухитрился «краешком» прикоснуться к войнам с китайцами и японцами, за оные и получил серебряную и бронзовые медали. Но реального участия в боевых действиях не принял, потому и остался в столь незавидном чине, про которые «строевики» говорили — «курица не птица, прапорщик не офицер». Да и на гражданской службе с наградами незавидно — слишком строптивым был, против существующих порядков выступал, с «конструктивной» критикой. А потому лишь бронзовую медаль «300-летия Дома Романовых» получил, да массивный серебряный знак «в память 50-летия судебных уставов».
Зато с началом мировой войны в рядах 19-го Сибирского стрелкового полка оказался на фронте, и пошло повышение за повышением, награждение за награждением, да и ранения тоже. И сейчас он смотрел, как девушка раскладывает ордена — на колодках третья степень «Анны» и «Станислава», и самая высокая награда — покрытый рубиновой эмалью крест святого Владимира. Все ордена были с мечами и бантом — почетные боевые награды. Рядом с ними лежали чуть большего размера шейные кресты святой Анны и Станислава второй степени, оба с мечами.
— Это, дочка, награда только для офицеров предназначена — в прошлом году введена, я как раз на демобилизацию отправился, староват стал для войны. Сами солдаты решали, достоин ли офицер этого «георгия» либо нет, а Григория Борисовича тогда командиром батальона избрали, как мне помнится. Сам первый раз такой вижу, хотя свой такой же еще в китайском походе получил — без банта, четвертая степень.
Вместо него ответил Ефим Кузьмич, вошедший в комнату. В руке казак держал тонкий и длинный сверток, причем старик сразу понял, что это такое — вчера казак выпросил у него «клюкву» — знак ордена святой Анны четвертой степени, что крепился на оружии в качестве награды. И развернув ткань запасливый фельдфебель его роты достал шашку, причем драгунскую, не казачью, наградную — с прикрепленным к ней знаком и красным темляком.
— В марте у солдата купил, как чувствовал. Вот, Григорий Борисович, все обратно прикрепил, а «за храбрость» тут уже нанесено было.
— Спасибо, только спрячь ее, Ефим Кузьмич, далеко ли сейчас до греха — а вдруг придут с обыском. Сам знаешь, что я на «птичьих правах» пребываю. А тут такая шашка — вот и припишут контрреволюцию. Да и зачем мне она — я ведь к постели прикован.
— Ничего, поправишься, — отмахнулся казак, и ухмыльнулся, — зато теперь ты «их превосходительство». И негоже без наградного оружия ходить, как только «сибирским» министром станешь. Большевиков с их «советской властью» свергнут скоро — надоели они уже, достали всех до печенок. Горлопанов набрали, поборы норовят ввести, торговать запрещают.
От сказанных слов старик насторожился — если о том столь открыто в народе заговорили, значит, все предчувствуют выступление. Или, как сказал один поэт — «дыхание гражданской войны».
Да, советская власть падет в Сибири быстро, как пьяный мужик рухнет в грязную канаву с дождевой водой — лишь всплески в разные стороны. Вот только эйфория от этого пройдет быстро и наступит отрезвление. Гражданская война штука такая, о двух концах, и оба острые — сильно уколоть могут. И Кузьмич последствия не просчитывает, лишь сиюминутный момент, исходя из своего положения — а богатых крестьян и казаков действительно «прищемят» в будущем, но они уже сейчас это предчувствуют.
— Хорошо, свергнуть советскую власть и вернуться к старой жизни? Царя снова посадить на трон, помещикам землю возвратить?