Доковылял до кровати, поставил пепельницу на стол, бросил спички и папиросы. Уселся, чуть вытянул натруженную ногу — стало легче, боль начала отступать, стихать. Чиркнул спичкой, прикурил папиросу, пыхнул дымком. Посмотрел на георгиевский крест, покачал головой и пробормотал:
— Почему на нем нет номера — должен быть, за миллион награждений к семнадцатому году. Грамота на крест есть, в послужной список записан, а числа и степень гравер не нанес, только надпись. Непонятно…
Папиросу докурил в молчании, раздавил окурок в пепельнице и негромко произнес, адресуя слова и себе, и тому, в чьем теле оказался. И вопрос поставил ребром, чтобы определиться сразу:
— Ты за кого будешь, Григорий Борисович, за красных или белых? С Колчаком и всякими атаманами мне не по пути — внятной политической программы у них нет, воюют не столько за будущую Россию, сколько за интересы интервентов, тех самых, что руку приложили к развалу страны. И рвать куски будут дальше, пока им укорот не сделают. Да и предложить им народу нечего — «единая, великая и неделимая» тут не проканает, крестьянину нужно что-то конкретное. «непредрешенчество» Деникина их не устроило. А большевики доводы нашли — не будете воевать, то придут помещики и отберут землю. Будь моложе, уже бы пошел за красных. Но я видел, что случилось со страной в девяносто первом году. Да и сделанные ошибки исправить невозможно, к тому же ко мне никто не прислушается. А в «тайные советники вождя» с моей биографией хода нет, тридцать седьмой год не переживу…
Старик тяжело вздохнул, нахмурился. Сейчас с пронзительной отчетливостью он осознал, что история повторится во всей своей трагичности, и примкни он сейчас к большевикам, ничего не изменится. Ничем не поможет, не поверят, да и не то физическое состояние. Машинально закурил вторую папиросу, отгоняя табачный дым рукою. И впал в такую задумчивость, что не замечал озвучивания мыслей, бормоча себе под нос:
— Повторять историю никак нельзя, как дважды войти в одну и ту же реку — тебя встретит другой поток. Единственное, что в моих силах, чуть изменить ход событий, ведь я будущий «министр», как-никак. И сделать можно многое — не допустить прихода к власти адмирала Колчака. Это раз! Вполне реально добиться положительного результата. Далее — угрохать без промедления атаманов Семенова и Калмыкова, добавить к ним бесноватого барона — Унгерна — технически это возможно. Тем спасу тысячи невинных жертв, замученных этими убийцами. Реально? Вполне!
Старик взял пальцами георгиевский крестик, всмотрелся в отчеканенного всадника, поражающего копьем змея. Вздохнул:
— Если не допустить консолидацию сил белогвардейцев, выпроводить чехов восвояси, то многое может измениться уже по себе. Камень, соскочивший с горного склона, вызывает лавину, которая сметет на своем пути все преграды. Мне уготована участь этого «камушка»? Тогда большевики победят быстрее, и не будет кошмарных разрушений и миллионов жертв. Или я ошибаюсь, и начнутся вообще жуткие вещи происходить? Что делать⁈
Старик замолчал — ответа на извечный русский вопрос он не находил, и тяжело встал с кровати, опершись на костыль…
Награда для офицеров, введенная Временным Правительством А. Ф. Керенского в июне 1917 года. Нужно же было «простимулировать» тех, кто дрался. Да и вполне «демократично» — солдатам награждать своих бывших начальников…
Глава 10
В Москве не скрывали опасений — сорокатысячный корпус чехословацких легионеров, вооруженный до зубных коронок, хорошо замотивированный Антантой, представлял страшную угрозу. В идеале было бы его разоружить и разместить по баракам военнопленных, вот только реальность оказалась горшей — сил на это не имелось, Красная армия только формировалась. А потому советское правительство приняла решение избавиться от чехословацких дивизий, и как можно скорее отправить их во Францию, и пусть там воюют с немцами на западном фронте хоть до изнеможения.
Вот только как вывезти всю эту ораву, если железнодорожный транспорт едва дышит, работая и так с полным напряжением, а для перевозки корпуса требовалось шестьдесят эшелонов. Однако, даже собрав необходимые вагоны и паровозы, встала острая проблема — в какой порт их отвезти.
Черноморские и Каспийские гавани отпали сразу — на Дону начался казачий мятеж, полки атамана Краснова стали выдавливать красноармейские отряды из своих станиц. На Кубани тоже могло начаться казачье восстание в любой день — мелкие очаги мятежей скоро сольются в один костер, ведь там еще офицерская Добровольческая армия имеется из нескольких тысяч озлобленных сторонников «старого мира», за который они готовы сражаться до конца. Так что если туда отправить «братушек», то крушение советской власти неизбежно — их просто втянут в войну с советами.