Похоже на то, у солдат ноги гораздо грубее, а тут явная аристократичность просматривается — за пальцами мало кто так ухаживает из мужчин в мое время, если только не педерасты. Вроде не из этих, «энное место» не болит, и геморроя вроде тоже нет. Так, на правом плече кожа не потерта погонным ремнем, а вот выправка есть, пусть обладатель явно не строевик. Точно, офицер, но не кадровый, тем еще в училище позвонки прямят на плацу, и плечи развернут — с этим строго.
Так-так, а это куда интереснее — осколочное в бедро, точно, три следа. Пулевое ранение в предплечье, касательное, кость не зацепило — шрам весьма характерный. А тут следы хирургической штопки двухлетней давности — ножом или штыком порезали, не иначе.
Он внимательно изучал свое собственное тело, отмечая малейшие детали. Присел несколько раз, покрутил руками, разминая плечи — с гимнастикой «прежний хозяин» был знаком, моторика долгое время сохраняется при нормальном функционировании организма. Затем провел несколько ударов — вот с ними вышло куда хуже, тело было явно не знакомо с рукопашным боем. Машинально вскинул правую руку, представив, будто стреляет из пистолета — указательный палец чуть дернулся.
— Рефлексы остались, и это хорошо, — старик хрипло рассмеялся, довольный наскоро проведенным осмотром. И принялся за кровать, быстрый осмотр занял несколько минут. Прощупал тюфячок, хмыкнул — «незаконных вложений» не имелось, а жаль — на тайник надеялся. Подушка, как и одеяло не дала ему столь нужной «зацепки».
— Табачком пахнет — недавно курили. Сигареты где-то прячет. Хм, ширмы нет, умывальника и параши тоже, но изрядно пованивает. Видимо, стояли раньше, но вынесли. Тогда возникает закономерный вопрос — зачем это сделали? Выводят на «оправку» и покурить? Как интересно…
Старик еще раз бросил взгляд на угол камеры — умывальника и ведра с «парашей» не увидел, значит, не мираж или наваждение. И не карцер — явно нежилое помещение было, побелка давняя, но ничем не исцарапана. А узники всегда что-то выводят на каменным стенах, если есть чем их покарябать. Надо же им свое отношение к жизни оставить на память будущим «сидельцам». Или вывести предупреждение, да хотя бы надзирателей просто «облаять» письменно, для потомков «послание».
Но нет надписей — побелка все скрывает. Можно, конечно потереть стены, но жаль нательное белье. Да и незачем — на «оправку» выводить будут, тогда и появится информация.
Быть не может такого!
Заглянул под шконку и озадаченно хмыкнул. На грязноватом каменном полу стояли туфли с квадратными носками, такой фасон был явно из первой трети прошлого века, а то еще с далеких дореволюционных времен. И вздохнул с нескрываемым облегчением, даже пальцами шею потер.
Надо же — шнурки оставили. А это, братцы мои, означает только одно — я не осужденный на казнь «смертник», в худшем случае лишь под следствием, и надзиратели ведут службу «спустя рукава».
Кто же такое средство для удушения оставляет, шнурки и ремни сразу обязаны изымать, во «избежание» так сказать. Но где одежда? Где вещи арестанта, должно же быть у меня какое-то имущество, хоть самая малость⁈ Рубашка, кальсоны и туфли только, и крестик на шее. Носков и тех нет. Да такого быть просто не может!
Отставной полковник в недоумении еще раз осмотрел свое обиталище, машинально погладил бедро, где оставили свои следы осколки. И дернулся, словно электрическим током ударило. В памяти проявилась черно-белая картинка — пехотинцы в фуражках и лохматых папахах, в серых шинелях лезут на проволочные заграждения, которые буквально разворочены обстрелом — везде рассыпаны воронки. И себя самого углядел, словно со стороны — на плече болтается защитного цвета погон с одним просветом, но почему-то без звездочек. А рядом старший лейтенант с искаженным лицом что-то беззвучно кричит, и размахивает шашкой, на портупейном ремне прицеплен свисток.
И тут рвануло, глаза ослепли!
Старик застонал, схватился ладонями за виски, накат боли был чудовищный. И впал в спасительное беспамятство, мучительно застонав…
Атака сибирскими стрелками германских позиций в войну 1914–1917 гг.