А вот большевики уже потерпели поражение, их армии разваливались, началось массовое дезертирство. Последнее усугубилось воззваниями общероссийской «Директории», созданной на манер сибирской. В нее вошли по представителю «Комуча» и Сибири, при главнокомандующем союзными войсками Восточного фронта генерал-лейтенанте Болдыреве — все трое «левых» и листовки соответствующие. Великий князь их читал — призыв к миру откровенный, но с требованием к большевикам, захватившим власть силой — сложить оружие. Обещалось помилование без репрессий, кто продолжит воевать — пусть пеняет на себя. И сила имелась под рукою — примерно двухсот тридцати тысячная группировка, неимоверная мощь по нынешнему времени. И это не считая донских и кубанских казаков с частями генерала Деникина, что могли подкрепить Восточный Фронт с юга — красные войска на Северном Кавказе потерпели катастрофическое поражение…
— Политику примирения нужно вести. Отменить все большевицкие законы, ущемляющие производство и свободную торговлю. Везде ввести самоуправление, чиновники тут не нужны. Поверьте — земство быстро организуются — исправники и предводители дворянства тут лишние. Да и не будет их никогда больше, не нужны. Лет десять, не меньше уйдет, чтобы народ в себя пришел, хоть какой-то порядок наступил, спокойствие. Образование и медицина должны быть всеобщими и бесплатными — здоровый и образованный народ есть главное богатство страны. И тогда обеспечен такой рывок в развитии страны, какой и не снился.
Григорий Борисович остановился, посмотрел в окно — вагон шел мимо мазанок, железнодорожные пути охранялись германскими караулами. До Киева оставалось немного — немцы оккупировали южнорусские земли, и чувствовали себя как хозяева. Но это ненадолго — хотя было бы весьма кстати затянуть ход событий хоть немного. Он достал из пачки папиросу, закурил и продолжил говорить, чуть повысив голос из-за стука колесных пар.
— Хлеб можно взять из южных регионов, Сибирь тоже даст — накормить голодающих. Не допустить уход рабочих с предприятий, ввести гарантированный государственный заказ. И нормальные деньги нужны — можно весь золотой запас потратить, лишь бы доверие к новой власти было.
— Союзники потребуют возврата займов, — осторожно произнес великий князь, прекрасно зная сумму внешних долгов, перекрывавших золотой запас на порядок. Но Патушинский словно просчитал его мысли:
— Займы пошли на войну, на спасение той же Франции. Так пусть вычитывают из суммы контрибуции, которую они наложат на побежденную Германию. В Версале насчитают тевтонам сто тридцать семь миллиардов золотых марок, точно не помню…
— Откуда у вас такой дар предвидеть события⁈ Ответьте мне, прошу вас — я уже не раз этому удивлялся. Но сие есть знания, точные — в пророчествах конкретные суммы и место никогда не указывают, — голос Сергея Михайловича задрожал от едва сдерживаемого волнения, ему казалось, что Патушинский над ним постоянно издевается, говорит с ним как с несмышленышем, ничего не понимающим ребенком.
— Хотите знать правду⁈ А вы уверены что ее выдержите? Хм, не знаю, не знаю — мне бы вашу самоуверенность. Но раз желаете прикоснуться к тайне — что ж, извольте. Вы ее получите, только помните — умножая знания, умножаете и скорбь…
Кто только не жаждал воспользоваться очередной русской «Смутой». Вот и эти тоже, «соседушки», многовековая история которых пишется на постоянных склоках со всеми, до кого они могли дотянутся — все им должны, все их, таких невинных, понапрасну обижали. Вот в очередной раз припожаловали, сводя старые счеты, благо на дворе весьма подходящее времечко…
Глава 43
— Это никакая не мистификация, Вилли, я не стал жертвой розыгрыша. Да и не в том мы с тобой возрасте, чтобы нас могли вот так вульгарно обмануть. Прошли те времена, теперь мы можем только обманываться сами…
Младший брат кайзера принц Генрих Прусский, в черном морском мундире с набором золотистых галунов на обшлагах, выглядел плохо — лицо, отороченное бородкой, стало землистым, глаза покраснели от недосыпания. Он вернулся из тайной поездки в Киев и рассказал все, о чем ему поведал родственник, бывший великий князь Сергей, или Серж, чудом выживший после казни, которую сотворили над ним большевики.
Понятное дело, что Генрих ему не поверил, настолько шокировали его предсказания, и потребовал прямого разговора с провидцем, который тут же состоялся, и затянулся на пару суток, в табачном дыму (оба оказались заядлыми курильщиками), и литрами выпитого кофе, настоящей арабики, которая пока еще доставлялась турками. Но такую роскошь могли позволить немногие, и даже он себя сильно ограничивал, ведь все немцы пили эрзац-кофе, в котором были разнообразные заменители и лишь десятая часть настоящих зерен — как шутили в рейхе — «для запаха».