Ричард встал.
— Полагаю, больше ничем не могу быть полезен. Ибо не отвечаю ни за судьбу своих подарков, ни за ветер и принесенное им чужое имущество. Желаю вам удачи в дальнейших поисках.
Стараясь держать лицо, Ксандер повернулся к Трифолию. Тот смотрел на него так, как будто перед глазами его было некое до крайности неловкое зрелище. С трудом сохраняя остатки достоинства, Ксандер сказал:
— Побеседуем с Васиком.
В молчании он и градоправитель проделали обратный путь до ратуши и сопряженных с нею административных помещений, в числе которых имелась и темница. Повинуясь кивку Трифолия, слуга снял со стены фонарь и повел их вниз по лестнице в пахнущий затхлостью сырой полумрак. Загремев ключами, Трифолий отпер одну из двух имевшихся в подземелье дверей.
— Васик, — окликнул он. — К тебе есть разговор.
Прямо за дверью, в луже бледного зимнего света под окном, сидел узник. Он повернулся на голос Трифолия, и Ксандер с ужасом подумал, что это ребенок — такие большие и беззащитно несчастные были у него глаза. Подойдя ближе, он увидел, что на самом-то деле Васик наверняка был ему ровесником, но это растерянное, мягкое выражение лица никогда не даст ему по-настоящему вырасти. Пассивно несчастный, растерянный, вздрагивающий от каждого шороха — никого он не похищал, это Ксандер понял сразу и поверил своему чутью несмотря на до отвращения свежее фиаско с Ричардом.
— Я пришел поговорить об Аннике. Ты знаком с ней? — спросил он, стараясь звучать разом доброжелательно и строго.
Васик смотрел на него настороженно, как животное на крадущегося к нему чужака.
— Да. Она добрая, подарила мне ленту…
— Какую ленту?
— Мы играли в рыцарей, и она подарила мне ленту, свою ленту, чтобы я был ее рыцарем. И тогда все как будто полюбили меня.
Он говорил тихо, мягко, и голос его был удивительно взрослый и усталый. Ксандер обернулся к Трифолию, и тот вполголоса объяснил:
— Было такое, еще когда Анникины родные живы были.
Ксандер снова повернулся к Васику.
— Почему она пропала, по-твоему?
— Я не знаю, — Васик взглянул на него, но сразу отвел глаза. — Мне кажется, она была загнанная.
— То есть?
— Как лиса на охоте. Мечется между флажками, а выйти не может.
Опять флажки. Он издевается?
Васик тем временем продолжал:
— Может, она ушла, потому что здесь уже искать стало без толку?
Это звучало загадочно и совершенно бессмысленно. Но объяснимо. Легковозбудимый, явно не вполне здоровый мальчик уловил в поведении Анники что-то, что расценил как загнанность, в силу собственной несомненной обособленности и затравленности среди враждебно настроенных соседей. Это ничего не доказывало. Но, впрочем, и не опровергало. Ксандер расспросил его про праздник, с которого Анника пропала, и узнал, что Васик был там, но ушел, когда стало смеркаться, потому что боится темноты. На вопрос, куда он пошел, сказал, что домой, но подтвердить это было некому: чуть не все Городище было тогда в Рябинах, и маршрут покинувшего пир Васика отследить было некому.
— Кто обвиняет его? — спросил Ксандер у Трифолия.
— Много кто, — неохотно отозвался градоправитель. — Я как заподозрил, что нечисто дело с Анникой, повелел общий спрос учинить, пусть каждый скажет, нету ли у него кого на подозрении. Вот большинство и указало на Васика. Мол, парень он странный, порой как найдет на него затмение, так и не соображает, чего творит. Вот и рассудили, видать, что он в таком вот затмении на Аннику и того, напал…
Судя по тону, Трифолию было неловко, и он пытался смягчить предвзятый оговор своих насельников.
— Клевета — преступление, господин Трифолий, — веско сказал Ксандер. — Нельзя обвинять без доказательств.
— Я вам про Ричарда то же самое говорил, — ощетинился градоправитель.
— И я вас послушал — он оказался невиновен и пребывает на свободе. Вина Васика ничем не доказана, почему он здесь? Потому, что не богач и не военный герой?
Проняло: Трифолий оскорбленно вытаращил глаза, но крыть было нечем.
— Отпущу его, коли народ суесловие свое не докажет ничем, — решил он. — Соберу всех на площади, сами посмотрите, что у нас здесь гласность и справедливость!
— С чего вообще люди решили, что это Васик? Только из-за его болезни?
Трифолий замялся.
— Да было дело одно… На том турнире, что Анника устроила. Давно это было, Анника едва ль старше тринадцати тогда была. Вступилась она за Васика, когда на него другие мальчишки накинулись, ленту ему подарила, а он, простая душа, и подумал — раз она такая добрая к нему, то, видать, любит. Ну взял да и поцеловал ее. Она испугалась, оттолкнула его — всегда диковатая была, не тронь ее, ну прямо птичка лесная. А людям чего уж больше: мол, затаил с той поры Васик злобу, выждал момент да и сделал темное дело.