— Этого и стоило ожидать, — ответил Ксандер. — Похититель едва ли стал бы путешествовать с ней в открытую, а если она сама сбежала, то уж точно не в соседнюю деревню.
Трактирщик покачал головой.
— Мало ты места здешние знаешь, — сказал он. — Куда ни глянь — тут всюду деревеньки-городишки, мимо не пройдешь, а народ-то любопытный: как появится новый кто, непременно уж замечен будет. Никому на глаза не попасться в одном только месте можно.
— Про Пущу говорите? — догадался Ксандер.
Трактирщик кивнул с очень значительным видом.
— А там, извиняй уж, не сыскать Аннику и самому Семисильному, не то что тебе, чужаку, да еще и городскому. Там пропасть можно запросто, даже если тропки знаешь и лес тебе как дом родной.
Что ж, Безнебесная пуща испокон веков пользовалась дурной славой, но уж слишком далеко в прошлом остались времена русалок, древесных духов и смертоносной магии, чтобы зловещие слова трактирщика могли по-настоящему испугать.
— Иногда чужаку бывает проще найти то, что старожилы потеряли, — ответил Ксандер не без задора. — Потому как у старожилов давно уже замылился взгляд.
Трактирщик усмехнулся.
— Может и так, — он махнул рукой служанке, чтобы несла еду. — Ищи тогда, может, и правда выйдет чего-нибудь путное. Но все ж таки будь осторожен.
На завтрак подали гармонично смотревшуюся в окружении своих еще не съеденных родственников тыкву с кашей. Поглощая ее со страшным, раздуваемым свежим воздухом аппетитом, Ксандер размышлял про Пущу. Вдалеке, за окнами “Сазана”, виднелась темная стена высоких, по-настоящему гигантских деревьев. Зрелище и правда зловещее, самый подходящий задник для полотна, изображающего героя с клинком наголо, готового к бою с затаившимся впереди лихом. Отогнав неуместные мысли, Ксандер отметил, что на упомянутом зловещем фоне не движется ни одна фигура — улицы Городища были удивительно пусты, нигде ни шевеления. Он спросил об этом прислуживавшую в зале девушку.
— Так все же на полях сегодня, где ж еще! — ответила она, приятно зардевшись.
Сказать или спросить что-нибудь еще Ксандер не успел, потому что девушку кликнул трактирщик. Впрочем, ему самому тоже некогда было болтать. Покончив с завтраком, Ксандер отправился к дому красильщика. Лада открыла дверь и замерла на пороге, глядя на гостя с молчаливой вопросительностью и перебирая стекляшки своего сорочьего ожерелья.
— Ты права, — без обиняков сказал Ксандер. — С Анникой что-то случилось. Это кровь, там, на дереве. Лоскут там же и пряник с пира — логично предположить, что это в самом деле ее кровь. Я думаю, на нее напали еще в Рябинах, в ее комнате, когда она пошла переодеваться. Возможно, похититель был среди гостей или просто наблюдал за ней откуда-то и выждал момент. В лес ее повезли либо связанную, либо оглушенную, потому что иначе уж кто-то да услышал бы ее крики. В лесу она сумела вырваться и спряталась за той березой, прижималась к ней в окровавленной одежде и ждала, пока можно будет выйти из укрытия. Ее искали и, судя по всему, нашли и увезли, верхом — потому и лоскут ты нашла так высоко на ветке. Может, нашел и увез не похититель вовсе, а друг, может, она и впрямь собиралась сбежать с кем-то, но нужно узнать наверняка. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что все кончилось хорошо и она в соседнем городе живет припеваючи с поклонником получше, чем Ричард.
А заодно удостовериться, что этот самый Ричард в самом деле не причем, мысленно добавил Ксандер. Пусть даже собственноручно он ничего и не делал, он достаточно богат для того, чтобы заплатить за грязную работу чьим-то чужим рукам.
Лада выслушала его очень внимательно, и хоть на лице ее этого не отразилось, Ксандер подумал, что она рада.
— Что бы там ни было, — деловито заговорила она, — началось все в Рябинах. Нужно обыскать весь сад. Не призраки же унесли Аннику! Должны были остаться хоть какие-то следы.
Ксандер вспомнил недавний ливень. Обыск сада уже ничего не даст, придется довольствоваться тем, что он успел увидеть и запомнить за свой единственный визит в Рябины.
Он сказал об этом Ладе.
— Тогда поговорим с людьми, — предложила она. — В Рябинах же целая толпа тогда была!
— И эта толпа пировала, танцевала, пела — боюсь, за таким аккомпанементом никто не услышал бы шум борьбы в комнате на другом конце дома. Ворота стояли открытые, войти и выйти можно было легко.