— Народ не хотел его растить, понаслушался баек, что это проклятое растение, души через него лишиться можно и все подобное,— повествовал новый обладатель чернилообразующих желудей. — А что зимует он хорошо и непогоды выдерживает — это не важно, значит. Анника как-то седмицу целую помогала по дому семье тут по соседству, у них дети с матерью больные лежали, а однажды вечером раз — и картошку на стол ставит. Они ей: зря ешь такое, души ведь лишишься. А она улыбнулась так устало и говорит: так я ее давно уж ем, и что, нет у меня души? На том чушь эта картофельная и закончилась, стали сажать. Потому что душа у нее была. А вот родители у нее чудные были, земля им пухом... Все извинялись потом за нее, думали, она больше мешала, чем помогала, потому как к делам сельским не обвычная.
Чем больше Ксандер слушал подобные рассказы, тем чаще приходил ему на ум один и тот же вопрос: почему среди всего этого хора восхищенных отзывов отсутствуют истории романтические?
— Так кто она и кто мы все, — сказала Лада, когда Ксандер адресовал этот вопрос ей. — Она была красивая, наверняка по ней не один парень бы сох, если б в этом был смысл.
— Смысл? — Ксандер со смешком поднял брови. — Ты никогда не слышала, что сердцу не прикажешь?
— А ты не слышал, что в статую или картину влюбляются только в сказках? — резко ответила Лада.
— В статую? — фыркнул Ксандер, но не без смущения (сам-то на картину еще как загляделся). — То есть Анника для всех тут была как статуя? Ты, быть может, не расслышала — нам сказали, что уж что-что, а душа у нее была.
— Да, душа была, но другая, — Лада беспомощно шевельнула руками, никак не находя правильные слова. — Я не знаю, я и не говорила с ней толком, но вот смотришь на нее, и она на тебя смотрит, а взгляды у вас не встречаются будто. На разное совсем смотрите, разное видите.
Еще бы не разное, ядовито подумал Ксандер. Анника, в отличие от Лады, образованная и утонченная личность.
Тем временем неспрошенными оставались всего два дома, а единственным результатом было то, что Ксандеру смог сунуть замерзшие руки в карманы — груз подарков в них изрядно похудел.
— В ночь праздника в Рябинах вы были там? — в очередной раз спросил он в предпоследнем оставшемся им доме.
Хозяева — высокий чернобородый муж и рыжая крошка-жена, вместе смотревшиеся ну прямо как дуб с белкой на ветке, переглянулись.
— Нет, мы были дома, любезный, — размеренным, раздражающе неспешным голосом ответил Дуб. — Дети рвались на праздник, но мы решили, что подобные увеселения неуместны в их возрасте. Важно с самых ранних лет внушить им понимание настоящих ценностей, а так же своих обязанностей, и ответственное целеполагание...
Ксандер вздохнул, с трудом сохраняя на лице вежливую улыбку. Эта манера речи была ему отлично знакома: на отцовских приемах встречались подобные персонажи, неторопливо монументальные, несущие людям свет своего мнения с таким достоинством, что любая ерунда поневоле обретает в их устах неумолимо чугунную весомость.
— Жаль Аннику, — всхлипнула Белка, вернувшись к теме и искательно взглянув на мужа. — Помню, матушка ее все печалилась, как речь о будущем заходила. Боялась, пропадет дочка ее, когда осиротеет, не сможет одна. И вот чего вышло!
— Не случилось ли вам увидеть или услышать на улице что-нибудь необычное? — спросил Ксандер. — Может быть, голоса? Шаги? Конский топот?
Ответа пришлось ожидать, разумеется, изрядно времени.
— Нет, — наконец сказал Дуб. — Если бы кто-то шумел, мы бы обратили внимание, несомненно. Но коли ничего особенного не творилось, то с чего же нам было прислушиваться?
На это нечего было возразить. Откланявшись и со всей тщательностью вытерев на прощание ноги, Ксандер и Лада вышли за порог.
— Никто ничего не видел, похоже, — безрадостно резюмировал он.
— Еще один дом остался, — напомнила Лада.
— Увы, у нас не сказка, чтобы в конце непременно был драматичный поворот сюжета, — буркнул Ксандер.
И был совершенно прав, поскольку обитателем последнего дома оказался подслеповатый и глухой вусмерть старик, на традиционное «Щедра пусть будет» ответивший, что благодарствуем, драп и капуста ему без надобности.
— Что дальше? — осведомилась Лада, когда они вышли обратно на дорогу. Дул холодный ветер, разбегаясь рябью по лужам и качая стебли облетевших мальв, на обвисших макушках которых еще висели чудом уцелевшие сухие останки цветов.
Ответить Ксандер не успел — в этот самый момент из кустов у дороги раздалось негромкое «Эй!». Лада и Ксандер обернулись и обнаружили выглянувшего из зарослей крепкого круглощекого мальчишку с рыжим завитком на лбу.