— А беспорядок в комнате откуда?
— Платья раскиданы — в спешке выбирала наряд, как и сказала горничная. Лютню могла повредить так же в спешке, случайно ее уронив. Разбитый фарфор — снова случайность: неловко взмахнула рукой — и готово. Причем фигуркой она, похоже, дорожила: заботливо подобрала осколки, наверное, проверяла, нельзя ли будет склеить. А чернила везде — не ладящееся творчество, поверьте, очень нервирует. Похоже, она хотела оставить прощальную записку или даже стихотворение, но не вышло. Стихосложением она не увлекалась, дело шло тяжело — могла попросту вспылить, разорвать бумагу и швырнуть чернильницу.
— И потом оставила эту жуть про «под землей»? — фыркнул Трифолий. — Хорошенькое прощание!
— С чего вы взяли, что она написала это в день исчезновения? В комнате много обрывков бумаги, листок с этим стихотворением валялся где-то на полу: похоже, она попросту бросила свою затею, так ничего и не написав, а это — какое-то давнее творение, просто лежавшее у нее среди других бумаг, вот и все.
Трифолий в ответ проворчал что-то невразумительное.
— Это если Анника сбежала из дома сама, — продолжил Ксандер. — Если же допустить, что ее похитили... Итак, Анника отправилась переменить испорченное платье, вошла в свою комнату, переоделась, но вернуться на пир ей уже было не суждено. Кто-то последовал за ней или уже поджидал ее, заранее забравшись в дом, и в спальне произошла схватка. Разбили статуэтку и блюдо, наверняка опрокинули мебель, оружием послужила подвернувшаяся под руку лютня и даже чернильница. Стих и бумажные обрывки, возможно, рассыпались повсюду во время драки. Одолев девушку, злоумышленник наскоро прибрался, чтобы разгромленная комната не заставила случайно заглянувших слуг немедленно заподозрить неладное: убрал осколки, прикрыл залитую чернилами кровать, поставил на место мебель и вместе с Анникой выбрался через туго открывшееся окно, оставив на нем те самые трещины. При этом звуков борьбы или криков никто не слышал. Это можно объяснить праздничным шумом и музыкой. Но зачем было вылезать через окно? Оно маленькое, выбираться сквозь него, таща с собой бесчувственное тело, было бы весьма непросто. Парадная дверь отменяется — прямо за ней пирует толпа людей. Но почему не выйти черным ходом?
— Может, лиходей этот побоялся с кем-нибудь столкнуться, пока шел бы туда через дом, — резонно предположил Трифолий. — Да и откуда ему знать, где этот самый черный ход и куда тут какая дверь открывается?
— Возможно. Но это не объясняет, как он сумел выбраться через окно, не повредив ни единого листа на этих зарослях. — Ксандер указал на дикий виноград. — Сама Анника легко могла бы пролезть здесь, не повредив растение. Но явно физически сильный и потому безусловно не отличающийся миниатюрностью похититель, да еще и вместе с пленницей — едва ли.
На это Трифолий не смог возразить.
Для очистки совести Ксандер обшарил всю лужайку до самых сиреневых кустов, прошелся вдоль стен дома по сторонам от окна, но ничего больше не обнаружил и собрался уже предложить Трифолию закончить осмотр места преступления, как выглянувшее из-за облаков тусклое солнце вдруг высверкнуло чем-то в земле среди перекрученных корней сирени. Ксандер наклонился, подцепил ногтями нечто тяжелое, блестящее, золотое. Это оказались мужские карманные часы с порванной цепочкой. Красивая вещь, с узорчатыми стрелками и картой звездного неба на циферблате. Стекло над ним отсутствовало, и стрелки застыли почти что на половине второго. Непонятные мелкие осколки под платьями, вспомнил Ксандер. Ничего стеклянного в комнате разбито ведь не было, с опозданием подумал он. Видно, это часы упали там, а потом оказались здесь. Почему?.. Преступник выронил, подобрал и снова выронил уже в саду? Или часы были Анникиного отца, к примеру, она хотела взять их с собой на память, но обронила
Ксандер внимательно оглядел улику. Бывший владелец был явно не беден: такие часы, с минутной стрелкой, стоили целое состояние. Появились они недавно и вызвали такой ажиотаж, что выстроили вокруг себя целый образ жизни. Писчебумажные лавки стали продавать особые книжечки для записи дневных дел, разлинованные по десять, а то и по пять минут, пунктуальность сделалась едва ли не главным человеческим достоинством, а в моду вошли особенные «почасовые» чайные вечеринки. Подавались на них всевозможные виды чаев, каждый из которых заваривался строго по минутам и в случае нарушения сроков считался решительно непригодным к употреблению. Ксандер подобные мероприятия не выносил, но все же ездил на эти вечеринки к шестилетней кузине Веронике и терпеливо пил по его часам заваренную цветочную водичку из игрушечных чашек в обществе девочки и двух ее тряпичных зайцев.