Что-то дернуло Ксандера за плечо, и он увидел Ладу, с разбитой губой и полуоторванным рукавом, но живую.
— Бежим отсюда! — закричала она, и за плечом ее Ксандер увидел, как раскачиваются заросли, выпуская на поляну еще одно чудовище.
Они бросились в чащу под вопли разбойников и хруст не спасающих от бесов камней под ногами. Какие-то ветви — а может, лапы — поймали Ксандера за край пальто, он рванулся, махнул за спину рукой с револьвером, раз за разом нажимая на крючок, и под треск ниток и пуль все-таки вырвался. Стволы деревьев неслись мимо, черно-бело чередуясь со столбами яркого дневного света. Черное, белое, черное, белое… Люди, бесы, люди…
Люди. Они тоже люди, и в этом лесу, на территории нелюдей, им будет не выжить, если они собьются с пути.
— Мы так заблудимся, — выдохнул Ксандер, остановившись и удержав рвавшуюся дальше Ладу. — Дорога хоть какой-то ориентир, нельзя ее потерять!
Несколько минут они молчали, пытаясь отдышаться, нервно вслушиваясь в каждый шорох. За ними никто не гнался, из зарослей не появлялись ни бесы, ни бандиты. Им дали уйти. Наверное, несколько разбойников показались нечисти более привлекательной добычей, чем они двое. Больше добычи, больше крови, ну или что там нужно этим монстрам от людей. Неожиданно Ксандеру вспомнился трехлапый енот. Он ведь был где-то здесь, встретился им совсем недалеко отсюда, на поваленном дереве на тракте. Вместе с бесами праздновал Черномаковку, затем украл пряник, вынуждая Ксандера погнаться за ним… А потом таинственный путник отдал Ладе невесть как найденное им ожерелье. Как будто в награду за то, что енот получил от Ксандера пряник, а не пулю. Наверное, у него уже просто ум зашел за разум от всего творившегося вокруг, но Ксандер подумал, что сейчас бесы отпустили их не случайно. Он справился тогда со своим страхом и предубеждением, не стал стрелять в енота — может быть, теперь лесная нечисть не считает его и Ладу за врагов?
— Я про нее слышала, — вдруг сказала Лада. — Про эту бандитку, Амелию-Мышку… Говорят, она сумасшедшая, как Краснорукая Вранка в старину. Такая же жестокая, никого не щадит, и умная, ловкая, ее сколько ни ловили — она из-под любых облав уходила.
Ксандер ничего о ней не слышал, но о Вранке на уроках истории упоминали в весьма красочных и жутких выражениях. Память услужливо воскресила звук свистнувшего мимо метательного ножа. Ветер почти так же посвистывал в ветвях над их головами, пронзительно перекликались птицы.
— Тихо как, — прошептала Лада.
Ксандер понял, что она имеет в виду. Среди этих привычных лесных шумов не слышно было криков, стрельбы, звуков боя. Выходит, там все кончено.
— Они были нашим испытанием, — пробормотал он. — Эти разбойники. Если бесы убили их, то как мы узнаем, куда идти дальше?
— А если они убили бесов? — ответила на это Лада.
Они молча посмотрели друг на друга, никак не набираясь смелости сказать очевидное.
— Нужно вернуться, — наконец прошептал Ксандер.
Лада только судорожно вздохнула в ответ.
Медленно, перебежками от дерева к дереву, они направились назад, в сторону дороги и кладбищенской прогалины. Все было тихо, в серых сумерках впереди не виднелось никакого движения. Сделав еще шаг, Ксандер замер, услышав знакомый шуршащий хруст. Но ни бесы, ни разбойники не бросились на этот звук. Он переглянулся с замершей рядом с ним Ладой. Вместе они вышли на прогалину. Здесь не было ни бесов, ни людей, живых или мертвых. Если разбойникам удалось отбиться, то от бесов остались только кучки веток, которые не различить среди тех, которыми и так усыпана земля. Или победившие бесы зачем-то забрали людей с собой...
— Смотри, — Лада подрагивающей рукой указала на что-то на земле, в густой тени под деревьями.
Пятно длинной тени было там, и при их приближении от него с громким карканьем оторвался ворон. Это было чье-то тело.
Тот самый арбалетчик, с которым Ксандер играл последний раунд в рати. Лицо его было разворочено пулей так, что походило на какой-то жуткий буро-багровый цветок, раскидавший мокрые листья-ошметки вокруг пузырящейся темной вмятины посередке. Ксандер попятился от этого кошмарного зрелища, но почему-то никак не мог отвести глаза. Спиной врезался во что-то и с криком развернулся, но это было просто дерево. Он ухватился за ствол, ногтями в рыхлую кору. Его вырвало бы, если б было чем. Он был не единственный, кто стрелял, теперь не узнаешь, от его ли пули погиб этот человек или нет… Тогда, на той несчастной дуэли, Ксандер думать не думал, что такое кого-то убить, просто стрелял будто бы не в человека, а в его слова, в оскорбительные сплетни, им распускаемые, в свой запятнанный ими образ. А теперь… Он ведь защищался, спасал свою жизнь и жизнь Лады, но притом каким-то отвратительным и необратимым образом все равно оказался жертвой. Они и есть настоящие оборотни и упыри, эти бандиты — ведь это они были убийцами, но даже умерев, все равно успели обратить его в себе подобного.