Ричард рывком опустил руки, впился в Ксандера страдающими глазами.
— Что она сделала? Что?
Он уже знает, что Анника мертва, вопрос был не об этом, и Ксандер, тяжело сглотнув и едва находя слова, рассказал, к чему привело их с Ладой расследование.
— Мы похоронили ее рядом с Костяным трактом, на дереве там привязан красный лоскут, — сказал он под конец. — Если ты захочешь… навестить ее или...
Ричард на секунду зажмурился, затем кивнул.
— Местные уже знают, что ты здесь, — сказал он после долгого молчания. — Мои слуги не болтливы, но едва ли смолчали о таком. Скоро Трифолий захочет тебя видеть. Узнать о результатах поисков. Что ты скажешь ему?
Вот оно, настоящее испытание магией, подумал Ксандер. Сказать правду, позволить людям знать, жалеть и ужасаться — или оставить Аннику навсегда в ее сказке. Ричард знает, а остальные — зачем им такая правда?
— Когда я подарил ей те часы, из-за которых я стал для тебя подозреваемым, — заговорил оборотень, — она сказала, что должна чем-то ответить на подарок.
С этими словами он протянул Ксандеру ладонь. На ней блестела густо-алыми гранатовыми ягодами шпилька в форме рябиновой ветки. Та самая, что украшала волосы Анники на портрете.
— Она ненавидела этот портрет, — пробормотал Ричард. — Говорила, он изображает кого угодно, но не ее. И это правда. Она никогда не была той пустой нарядной куклой, которая висит там, в Рябинах.
Ксандеру вспомнились свои собственные впечатления от этого портрета. Что ж, уж он-то знал Аннику меньше всех...
— Разумеется, этого украшения не было на ней, когда она пропала, — сказал Ричард. — Но люди верят в то, во что хотят верить. В тот день она надела платье с портрета и, конечно, украшение с него же, а приглашенные на праздник просто этого не рассмотрели. Разве не логично?
Ксандер понял его без объяснений. Кивнув, он взял шпильку. На движение нога отозвалась ноющей болью, но терпимой, несравнимой с тем, что было в лесу.
— Тебя спасли сапоги, — сказал Ричард, заметив появившуюся у него на лице гримасу. — Капкан был древний и ржавый, но мощи ему хватило бы переломить кость. Но сползший сапог собрался складками как раз на щиколотке. Не забудь поблагодарить своего сапожных дел мастера, когда вернешься домой. Ну и свою удачу, конечно.
Когда вернешься домой… Теперь ведь ему больше ничего другого не остается. Следствие завершилось. Все кончилось.
Ричард отошел к окну, долго смотрел на деревню за ним.
— Что дальше? — спросил он, не оборачиваясь. — Ты знаешь правду обо мне. Можешь вернуться в Столицу героем, истребителем легендарного монстра. Оружие при тебе. Вон там, возле кровати. Одной пули хватит. Защищаться я не стану. Пора расплачиваться.
Ксандер долго молчал, не чувствуя себя ни героем, ни злодеем, ни великим судией, чувствуя только усталость.
— Вот и расплачивайся, — сказал он наконец. — Сам. У тебя это без меня получалось неплохо.
***
Приглашенный Ричардом лекарь, молодой рыжеволосый выходец с Чермного камня, оказался выпускником Ящерова гнезда и, пока Ксандер еще не пришел в себя в Дубраве, успел проделать несомненно прекрасную работу, потому что позволил своему пациенту встать и ходить в тот же вечер. К собственному удивлению Ксандер не ощутил по этому поводу никакой радости. Он был бы рад пролежать в кровати еще месяц, имея законное право ничего не решать, никуда не ехать. Но успехи современной медицины, о которых он некогда с таким апломбом рассказывал Ладе, лишили его этого малодушного удовольствия.
Лада. Ричард сказал, что она, живая и здоровая, отправилась домой, к отцу, который уже не чаял вновь увидеть пропавшую дочь. Нужно было поговорить с ней. Трифолий подождет вестей от Анники еще немного.
Чисто одетый, отмывшийся от лесной грязи, пыли и крови, вычесавший из волос древесную труху и ошметки сухих листьев — словом, наконец-таки похожий на человека, а не на умело маскирующегося беса из Пущи, Ксандер спустился к дверям Дубравы и обнаружил, что идти ему никуда не надо.