Да, да, именно сверстнику. Только сейчас, после серии этих проклятых вспышек, когда зрение, да вообще все чувства, значительно исказились, именно сейчас Шагин вдруг понял. Как дважды два. Как то, что Волга, все-таки, действительно, впадает в Каспийское море. Сын Андрей последние годы считал его, своего отца, своим сверстником. Не более. Возможно, даже младшим братиком.
Потому и является сейчас «видениями» в самые неподходящие моменты. Хочет предупредить? О чем? Предостеречь? От чего? И неподходящие моменты, с чьей точки зрения? С его, шагинской?
После первой встречи с Марией Чистовской Шагин испытал на своей шкуре еще одно подозрительное ощущение, будто он стремительно, как во сне катится вниз. Куда-то вниз и назад.
В молодость, в юность, в детство!
Не по ледяной горке, с радостью, гиканьем и свистом. По лестнице с шершавыми бетонными ступенями, набивая шишки, сбивая в кровь колени, ломая пальцы рук, со стоном и вскриками, как в кошмарном сне.
Только все, связанное с Марией Чистовской не было сном. То была явь.
Наш Валера Шагин пребывал с полным раздрызге мыслей и чувств.
Как там у Грибоедова? «Рассудок с чувством не в ладах»?
В этот раз Машенька явилась на вечернее свидание в новом одеянии. Зеленая футболка очень хорошо сочеталась с голубыми джинсами.
«Все стало вокруг голубым и зеленым!».
Все в ней было на редкость гармонично и очень уравновешенно.
Они встретились как обычно у водонапорной башни в конце четвертой улицы.
«Господи! В одной улыбке этой девчонки заключено все! В ее глазах отражен весь мир! Надежда на бессмертие и тщета усилий стать богом. Тупики одиночества и свет в конце мрачного коридора.
Помоги мне, Господи! Спаси меня и Сохрани! Сделай так, чтоб я прошел это испытание, ниспосланное явно Тобой, не потеряв себя, не сойдя с ума, не натворив непоправимого. Ты всесилен, тебе это ничего не стоит. Я же могу потерять все!».
— Сегодня идем на экскурсию! — торопливо объявила Маша.
Валера удивленно поднял брови.
Какая экскурсия, солнце село, над поселком уже сгущались сумерки.
— Если в Новоиерусалимский монастырь? Он уже закрыт, — попытался иронизировать Шагин.
Успел отметить, Машенька взволнована больше обычного.
— К тебе в кабинет, — пристально глядя ему в глаза, сказала Маша.
У Шагина перехватило дыхание. И опять начали слезиться глаза.
— На второй этаж, — продолжила она, — Хочу посмотреть твои афиши и вообще. Твое место работы.
Поймав вопросительный взгляд Валеры, скороговоркой добавила:
— Родители уехали в Москву. Вернутся только завтра к вечеру.
До дачи Шагина шли молча. Валера открыл калитку, пропустил Машеньку вперед и по привычке оглянулся по сторонам. Вторая северная, да и весь поселок, будто вымер. Все люди куда-то подевались. Сплошное везение.
Как только поднялись на второй этаж, Машенька резко повернулась к нему, и положила руки на плечи. Шагин медленно и осторожно обнял ее.
Она в ту же секунду так сильно прижалась к нему всем телом, что он чуть не задохнулся. Некоторое время они стояли так, абсолютно неподвижно.
— Наконец-то… решился… — едва слышно простонала она.
Потом все было в нервной суете и спешке.
Он неумело стаскивал с нее футболку, она с него рубашку. Потом они упали на тахту и долго не могли снять друг с друга эти проклятые джинсы. Штанины и на ней, и на нем, ни в какую не желали сползать с ног.
Оба нервно усмехались и улыбками подбадривали друг друга. У Шагина вдруг возникло ощущение, что он впервые в жизни наедине с женщиной.
Было слышно, как где-то на третьей или на пятой улице какая-то озабоченная бабушка настырно звала домой непокорную внучку.
— Ну… вот! — едва слышно шептала Маша, — Вот так…
Внучка, судя по всему, ни в какую не желала уходить с улицы.
— Господи! Я так счастлива!
Настырная бабушка не отступала. Ее хрипловатый прокуренный командирский голос был уже слышен в каждом дворе.
— Я ждала этого всю жизнь!
Внучка не сдавалась. Явно была характером в бабушку.
— Подожди, не спеши! Все хорошо…
Голоса бабушки и внучки слились в конфликтном опереточном дуэте. Потом постепенно начали удаляться. Потом и вовсе стихли. Победа явно осталась за бабушкой.
— Не спеши. Положи руку сюда…
А потом, потом началась уже привычная для обоих мистика.