Мне не пришлось долго мучиться с этим вопросом.
Когда примерно к одиннадцати часам наша беседа стала затухать, появился человек, решивший помочь нам в этом деле,– Флоримон Фару собственной персоной, со своими пышными усами, большими и деланно суровыми глазами, мятой шляпой, шоколадный цвет которой плохо гармонировал с цветом плаща.
Он был один и казался в хорошем настроении, что мне весьма понравилось.
– Привет, детки,– сказал комиссар.
Он снял свою шляпу, пожимая руку Элен, но водрузил ее обратно на череп, когда стал пожимать мою.
– У вас тут что, военный совет?
– Для этого я слишком миролюбив,– ответил я,– мы просто ждем, когда объявится клиент,
– Чтоб его облапошить?
Я пожал плечами:
– Считаете себя хитрым?
– А вы? – усмехнулся он.
– Не больше, чем любой другой.
Он поискал глазами стул. Элен подвинула ему один, и он уселся.
– Вы хорошо сделали, что позвонили мне вчера. Это избавило меня от одного сюрприза…
Он сделал паузу по всем правилам театрального драматического искусства и выдал:
– Мы нашли следы вашего присутствия у Кабироля.
Элен подавила движение, которое не ускользнуло от комиссара, но он никак не откомментировал этот факт.
– Значит, он держал свою бухгалтерию более или менее в порядке? – спросил я, набивая трубку.
– Нет.
– Нет? Значит, он записывал имена своих должников на стенке? Что касается моего…
– Мне кажется, что я выражаюсь грамотно по-французски. Кто вам говорил об именах, Бюрма? Речь идет об одном отпечатке…
Он глядел на меня с улыбкой, наслаждаясь моим замешательством. Последующая тишина была нарушена зажженной мною спичкой.
– Очень хорошо,– вздохнул я, пустив немного дыма в потолок,– сейчас я все вам скажу.
– Пожалуйста, не надо,– добродушно запротестовал он.– Жизнь слишком коротка. Ограничьтесь ответами на мои вопросы.
– Валяйте.
– Вы недавно посетили этого ростовщика?
– Да.
– Когда?
– Позавчера.
– В день убийства?
– Да.
– В котором часу?
– Сразу после полудня.
– Он был уже мертв?
– Нет. Я бы вас известил. Убегать от жмурика – это приносит дурную славу, если общественность узнает об этом.
– Очень дурную, действительно.
– Я не пошел бы на этот риск.
– Уже пошли.
– Если бы труп был связан с делом, которым бы я занимался, то возможно. Но это не тот случай.
– Зачем же вы тогда пошли к Кабиролю?
– По его специальности. Я был на мели.
– Ах так?
– Надеюсь, вы хотя бы в этом мне поверите?
Он рассмеялся, потом сказал:
– Продолжайте.
– Это все.
– У вас есть расписка?
– Какая расписка?
– Нельзя сказать, что он вел настоящую бухгалтерию, но, с другой стороны, ведь должен был выдавать расписку в получении тех вещей, которые он соглашался взять под залог, не правда ли? Вы ему что-то принесли, это ясно…
– Побрякушки моей покойной тетки. Но мы с ним не пришли к соглашению. Он предложил совершенно смехотворную сумму, и было разумнее выставить кого-нибудь на пару купюр. Что я, впрочем, и сделал.
– Могу я спросить, кого?
– Нет. Вы пойдете морочить голову этому типу, а в следующий раз, когда я попрошу у него помощи, он пошлет меня куда подальше.
– Бог с ним,– сказал Фару, сделав широкий жест рукой, который чуть не лишил Элен одного глаза.– Это не имеет значения.
– И, соответственно, все то, что этому предшествовало. У вас странная манера вести дела, Флоримон. Вы ничего не проверяете, а если уж проверяете, то все.
Он не обиделся:
– Я веду мои дела так, как считаю нужным, и проверяю то, что должен проверить. На этом ставим точку. Я уже отчаялся отучить вас от ваших дурных привычек. Черт побери! Вместо того, чтобы честно признаться мне, что вы там были…
– Послушайте, старина, возможно, что я действовал как полный недотепа. Очевидно, это от недостатка денег. Когда у вас нет финансовых возможностей, то и остальные отпадают сами собой. Поставьте себя на мое место. Я иду к этому ростовщику, торгуюсь с ним хороших четверть часа, потом узнаю, что его пришили. Поскольку я уже имел с ним дела – это правда, я вам не наврал по телефону,– мое имя должно фигурировать в его регистрах. Тут я подумал: «Фару задаст себе вопрос, почему я держал рот закрытым, когда узнал о смерти этого человека». Я не думал об отпечатках пальцев, которые мог оставить, а думал о тех следах, которые могли остаться в книгах. В этом случае не надо создавать впечатления, что уклоняешься от ответственности… но, поскольку я не хотел, чтобы вы воображали себе Бог знает что, то замолчал факт моего присутствия там в тот трагический день.