Она оглядела всю компанию с головы до ног, глаза ее были полуприкрыты веками. Стратон порадовался тому, что у него в глазах всю ночь стоял какой-то туман, который он никак не Мог проморгать. «Ястреб» затрясся и рванулся назад, когда Крит заговорил:
— Добрый вечер, госпожа. Мы решили, что пришло время встретиться лицом к лицу, и хотим вручить вам этот подарок, свидетельство наших добрых намерений, — он говорил мягко, убедительно, давая понять, что они всё о ней знают и нимало не интересуются тем, как она поступает с неосторожными или невезучими прохожими. У Стратона пересохло во рту, язык прилип к небу. Зато с Критом Мало кто мог соперничать в хладнокровии и цепкости в тот момент, когда дело начинало раскручиваться.
У Ишад была смуглая кожа, но не того красноватого оттенка, характерного для нисибиси, а с оливковым отливом, придававшим особую яркость ее зубам и глазам. Она пригласила их войти.
— В таком случае, внесите его в дом и увидим, есть ли тут на что посмотреть.
— Нет-нет. Мы оставим его — в знак доверия. Нам хотелось бы знать, что вы знаете о Джабале и его банде — где они скрываются и все такое. Если что-нибудь вспомните, меня можно найти в казарме наемников.
— Или в убежище на Перекрестке Развалин?
— Иногда, — Крит не двинулся с Места. Стратон, которого захлестнула волна облегчения, когда он понял, что им не нужно входить в дом, дал «ястребу» пинка. «Давай, парень, иди к своей хозяйке».
— Это что же — раб? — спросила она Страта, и ее взгляд, остановившись па нем, заморозил кровь в его жилах. Так мясники смотрят на овец на бойне. Внезапно Ишад протянула руку и пощупала его бицепс.
— Кем вы захотите, тем он и будет, — ответил Страт.
— А вы? — поинтересовалась она.
— Всякому терпению есть предел, — разозлился Крит.
— Вашему, не моему. Заберите его себе, мне он не нужен. Не знаю, что вы, пасынки, обо мне думаете, но дешевкой я никогда не была, — отрезала колдунья.
Крит отпустил парня, и тот сразу обмяк и упал бы, но Стратон подхватил его, подумав при этом, что Ишад — самая красивая женщина, какую он когда-либо видел, и «ястребку», может быть, повезло больше, чем ему. Если смерть — это ворота на небеса, она была как раз тем привратником, которого он хотел бы видеть, когда придет время.
Ишад заметила, хотя он и не произнес этого вслух, что его желание легко осуществить.
Крит, подозрительно оглядев обоих, покачал головой. «Ступай-ка посторожи коней, Стратон. Что-то мне кажется, они громко ржут».
Стратону так и не удалось узнать о чем договорился — или не договорился — его командир с вампиршей. Ему действительно пришлось успокаивать своего коня — он так разволновался, словно почуял запах гнедого Нико, которого страстно ненавидел. Когда они попадали в одну конюшню, начинался сущий ад, и ремонтировать перегородки между стойлами приходилось чаще, чем чистить навоз — настолько сильно было желание двух этих существ добраться до глоток друг друга. Кони, как люди, способны любить и ненавидеть, и эти два жеребца так же страстно желали вырвать друг у друга кусочек плоти, как Страт мечтал о должности гарнизонного командира.
Вскоре по аллее не спеша приблизился Крит, один, без пленника, целый и невредимый, но молчаливый и мрачный.
Стратон хотел спросить, чем кончилось дело, но кислая мина командира удержала его. Не удалось ему это сделать и час спустя, в убежище на Перекрестке Развалин, когда прибежал патрульный и рассказал о беспорядках в порту. Темпуса нигде не было и идти пришлось Криту и Стратону.
Хотя было совершенно непонятно, что они могли сделать со смерчами и водоворотами в гавани.
Когда Стратон и Крит уехали, Нико вывел своего гнедого из укрытия. Призрачный след, по которому он шел, привел их сюда — Тамзен и ее приятели находились в этом доме. У «Свиного Уха» ее шлейф встретился с бледно-голубым дымком владельца этого дома и дальше они тянулись уже вместе. Голубой цвет не мог принадлежать человеку, если только этот человек не был чародеем, ведьмой, проклятым или заколдованным. Нико и Джанни знали, кому принадлежит дом, но что тут делали Крит и Стратон — об этом не хотелось ни думать, ни говорить.
— Мы не сможем сюда ворваться. Ты знаешь, кто она?
— Знаю.
— Почему ты не дал мне окликнуть их? Четверо лучше, чем двое.
— Я не хочу знать, чем они тут занимались. Мы и так сегодня ночью один раз ввязались уже не в свое дело, — Нико по-кавалерийски закинул ногу на лошадиную шею. Джанни скатал самокрутки и предложил одну товарищу. Тот взял ее и чиркнул кремнем из мешочка на поясе. Как раз в этот момент с Подветренной стороны показалась повозка с двумя пассажирами, колеса и копыта загрохотали по мосту через Белую Лошадь.
— Чересчур много транспорта, — пробормотал Джанни, пока они заводили коней обратно в тень. Повозка остановилась у двери странного дома; фургон был плотно закрыт тканью, если кто-то и находился внутри, разглядеть было невозможно.
Мужчины вошли в дом и вскоре вышли в сопровождении трех закутанных фигур поменьше. Этих троих подсадили в фургон, и повозка, развернувшись, уехала по дороге, ведущей на юг от моста — там не было ничего, кроме свалок и пустырей, а в конце ее — Рыбацкий Ряд и море… и больше ничего, только укрепленное поместье ведьмы Роксаны.
— Стеле, ты думаешь, это дети?
— Тише, заклинаю тебя. Я пытаюсь понять… это действительно могли быть они. — На сердце у него было тяжело, а пассажиры, след которых он пытался уловить, были накачаны наркотиками до сомнамбулического состояния.
Нико сосредоточился на доме, и не смог различить девичьих следов среди магически-голубого, принадлежавшего хозяйке. Он улавливал ауру мальчиков, но тихую, слабую, возможно, умирающую. Впрочем, это мог быть тот парень, которого оставил Крит, а не юные повесы из домов восточных кварталов.
Луна над головой Нико была почти в зените. Проследив за его взглядом, Джанни угадал, что он скажет в следующий момент и опередил его: «Что ж. Стеле, нам так и так туда идти, поехали за фургоном. Может, еще догоним. Глядишь, и узнаем, кого они везут. Да и времени осталось мало — есть там девочки или нет, а ведьму навестить придется».
— Ага, — Нико развернул коня и пустил его по следу фургона, не слишком быстро, чтобы не догнать его сразу же, но и не слишком медленно, чтобы слышать грохот колес. Джанни поравнялся с ним и произнес: «Надежность этого магнита приводит меня в трепет. Можно подумать, ведьма послала фургон, используя детей как приманку, дабы убедиться, что мы придем».
Джанни был прав, Нико нечего было возразить. Они были на крючке, и им ничего не оставалось делать, кроме как следовать за повозкой. Теперь они могли положиться только на себя.
Дюжина всадников материализовалась на пустыре возле свалки и окружила двух пасынков; лиц у всадников не было, только белые мерцающие глаза. Нико и Джанни дрались, как не дрался до них никто из смертных, но паутина липкой энергии опутывала их и голубые искры жалили плоть сквозь льняные хитоны. Всадники сбросили пасынков с коней и понеслись галопом, волоча пленников по земле, пока те не перестали осознавать, что с ними происходит, и чувствовать боль. Последнее, что Нико запомнил перед тем, как очнулся привязанным к дереву в какой-то незнакомой рощице, был остановившийся впереди фургон и его конь, пытающийся самостоятельно расправиться с врагами. Громадный гнедой, встав на дыбы, подминал под себя кобылу того всадника, что волок Нико на веревке. Он видел как мощные челюсти отважного зверя пронзили голубые магические стрелы, он зашатался, разевая рот, и рухнул наземь.
И вот теперь Нико беспомощно бился в путах, стараясь превозмочь боль, туманом застилавшую глаза.
Он увидел перед собой фигуры, освещенные костром. Когда сознание вернулось к нему, Стеле страстно пожелал заснуть навеки, ибо разглядел среди этих людей в чьих-то грязных объятиях Тамзен, выкрикивающую его имя, и других девочек, и Джанни, распластанного на земле, привязанного к столбам, вопящего в небеса.