— Хорошо, — неохотно согласился крепыш. Воспоминания его были не очень приятными, а порою и вовсе грустными. — Моя сестра, Сэмлейн, не была… — начал он и остановился, — распутной, думаю, она не спала с кем попало. Она была не блудницей, а веселой шутницей. К ней так и относились в нашем Доме… Она презирала торговлю, что делало честь благородному Дому Кодриксов. Мне кажется, родители гордились ею, чего нельзя было сказать обо мне, хотя я кормил Дом честным трудом, наполняя вином их погреба. — Опять легкая гримаса горькой шутки исказила лицо рассказчика.
Женщина оставалась спокойной и холодной, как шелестящие ракушки дверной занавески.
— Но она очень любила эксперименты. Поэтому я и не удивился, — продолжал Сэмлор, — когда она, не будучи замужем, произвела на свет ребенка, и еще какое-то время после этого продолжала жить в Сирдоне. Да что вспоминать — все, что составляло сущность Сэмлейн, ушло вместе с ней, она умерла. Шесть дюймов стали — нож ее брата — мой нож — были похоронены в ее чреве. — Картина эта так остро стояла в его памяти, что ранила, словно лезвие ножа, которым он заменил тот, что отдал сестре. — Я думаю, Регли хочет сделать вид, будто бы сестры вообще никогда не было на свете, а Алум, хоть и не скрывает, как ей тяжело, разыгрывает невинность с ним заодно. Я полагаю, ранканы еще глупее, чем казались мне раньше. Ничтожества! Никому не нужные ничтожества!
— Продолжай, — попросила Иллира с неожиданной деликатностью, будто ощутила боль и мучительную любовь, скрытую под проклятьем.
— Вся эта история была записана в дневнике, во всяком случае, большая его часть, — вновь начал рассказ Сэмлор. Он медленно разжал руки, которые до того сцепил в ярости. — Ее первенец был девочкой, ее выходила служанка Сэмлейн — Рейа. Возможно, я видел ее играющей с детьми слуг в залах дворца Регли. Дом был таким огромным, что в нем можно было потеряться. Обрушься на человека крыло и его никогда бы не нашли под обломками. — Он опять сцепил руки. — Родители однажды сказали мне, что они ничего не знали о ребенке Сэмлейн, живущем в этом больше доме. Упаси меня бог услышать от них еще когда-нибудь что-либо подобное. Я вырву их сердца, несмотря на то, что они произвели меня на свет.
С'данзо коснулась его рук, пытаясь успокоить. Он продолжил. — Сейчас ей четыре года. У нее родимое пятно на голове, и в ее черных вьющихся волосах проступает белая прядь. Они назвали ее Стар, моя сестра и ее служанка. Поэтому я и вернулся назад в Санктуарий, — Сэмлор поднял глаза и заговорил голосом не сердитым, но тяжелым и резким, как лезвие меча, — в этот проклятый город — чтобы найти мою красавицу. Рейа вышла замуж за охранника и осталась здесь после… — после того, как моя сестра умерла. Она сказала мне, что относилась к Стар, как к родной дочери. Но месяц назад девочка исчезла, и никто не может сказать, куда.
— Я опоздал, госпожа, — закончил он обеспокоено. — Всего лишь на месяц. Но я найду Стар. И отыщу того, кто обидел ребенка.
— Ты принес мне что-нибудь, принадлежащее девочке, чтобы я могла потрогать его руками? — спросила Иллира. В ее голосе зазвучало профессиональное спокойствие, как только она перешла к выполнению своей миссии.
Девушка достала кристалл, без которого не мог обойтись ни один ритуал, будь клиентом «таинственный чужестранец» или «путешественник в дальние страны».
— Да, — ответил Сэмлор, немного успокоившись. Правой рукой — рукой, которой он обычно хватался за нож, мужчина подал ей медальон, похожий на тот, что висел у него на шее. — У нас, в Сирдоне, существует обычай — одевать новорожденному знак, символизирующий его посвящение богине Гекте. Такой знак был у Стар. Он был найден в хлеву, у казарм, где жила приютившая Стар семья. Его нашла другая девочка, подруга Стар, и вместо того, чтобы оставить себе, принесла Рейс.
Иллира держала в руке ухмыляющийся образ Гекты, но ее глаза всматривались в ремешок, на котором висел медальон. Поверхность кожи потемнела от пота и жира, выделяемых телом, но середина ремня на торцах была чистой и желтой.
— Да, — сказал Сэмлор, — он был срезан, а не порван. Помоги мне найти Стар, госпожа.
С'данзо кивнула, ее глаза прикрылись, и она вошла в состояние транса.
Ее застывший взгляд несколько секунд оставался пустым, хотя, казалось, что прошли минуты. Пальцы ее были смуглыми и подвижными, унизанные кольцами. Они ощупывали поверхность медальона, передавая информацию о происшедших событиях не сознанию женщины, а ее душе.
Затем, подобно выплывшему из моря потерпевшему кораблекрушение, С'данзо вновь вернулась к реальности. Ее тонкие губы слегка приоткрылись, но не в улыбке, а под воздействием того, что она увидела. Сэмлор с трудом перевел дыхание, вспомнив, что он не сделал ни одного вдоха с тех пор, как Иллира вошла в транс.
— Мне хотелось бы, — мягко сказала женщина, — сообщить тебе более приятные новости или, по крайней мере, дать больше информации. Нет, — быстро добавила она, видя, что лицо Сэмлора застыло и стало напоминать надгробный обелиск, — она не мертва. Но я не могу сказать тебе, мой господин, где она сейчас, — в ней опять заговорил профессионал, — и с кем она. Но, думаю, я поняла для чего ее украли.
Одной рукой Иллира вернула медальон так осторожно, будто это был сам ребенок. Пальцами другой она дотронулась до своих, покрытых шарфом, волос.
— Девочка, которую ты называешь Стар… ее имя в переводе с бейсибского значит «порта» — морское животное с щупальцами… божество для некоторых из них.
Сэмлор устремил взгляд в сторону двери, занавеска которой скрывала казнь, в душе его поднялась волна жажды убийства. — Его? — Он кивнул в сторону дверей, и голос его прозвучал так ровно, словно мозг не кипел от бешенства, готового вылиться на Лорда Тудхалиа.
— Нет, не правителей, — решительно сказала Иллира. — Это не клан Буреков — коневодов, а дом Сетмуров — рыбаков и кораблестроителей, которые на своих кораблях привезли Буреков сюда. — Женщина улыбнулась каким-то своим мыслям, а через секунду улыбку сменила ненависть. — Это, — пояснила она, не глядя на караванщика, — как культ Дирилы, вновь появившийся в Санктуарии совсем недавно. Культ Порта очень похож на него. Ему поклоняются несколько человек и то тайно, из-за его святотатства и измены богам, которых принято почитать в Империи.
— Бейсибцы закрыли храм? — спросил Сэмлор. Ее последние слова заставили его задать этот вопрос.
— Только для тех, кого они считают людьми, — сказала Иллира. — А Сетмуры — люди для Буреков. — Она опять улыбнулась, проронив. — Мы, С'данзо, давно приучены к тому, что нас считают животными, господин. Даже в городах, завоеванных ранканами так же давно, как и Сирдон.
— Продолжай, — сказал Сэмлор бесстрастно. — Неужели бейсибцы хотят принести Стар в жертву, — он повел плечами, — осьминогам, этим головоногим?
Женщина засмеялась. — Господин Сэмлор, — спросила она, — а разве Гекта не похожа на жабу, которую можно встретить возле пруда? — Сэмлор дотронулся до медальона и глаза его сузились от услышанного богохульства. Иллира же продолжила. — Порта — это бог или фетиш — если между этими понятиями вообще есть разница. Фетиш рыбаков. Некоторые из них всегда прятали идолов, сделанных в виде маленьких резных статуэток из камня или раковин, в потайных местах на судах, на которых знать никогда не путeшecтвуeт из-за вони… А теперь у них есть кое-что еще, приближающее их к своему богу. У них есть, — она перевела взгляд с медальона, принадлежащего девочке, который так много поведал ей, на Сэмлора, по чьим глазам узнала еще больше, — девочка, которую ты называешь «своей красавицей».
Сэмлор Сэмт стоял, чувствуя прилив бешенства, придающего ему силы и стремление схватиться за меч. В палатке внезапно стало очень холодно. — Госпожа, — сказал он, задержавшись в дверях. — Я благодарю тебя за ту услугу, которую ты мне оказала. И еще кое-что. Я знаю, что ранканы говорят, будто бы их Бог-Громовержец спит со своей сестрой. Но мы в Сидроне стараемся не вспоминать этого. Мы даже подумать об этом не можем! «Разве только, когда напиваемся пьяными, — пронеслось в голове крепыша, а его рука сама собой потянулась к поясу. Ноги вынесли его через шуршащие занавески опять на улицу. — „Только когда напиваемся, и то до мертвецкого состояния… Сэмлейн, наверное, сгорела в аду, и она вполне заслужила это“.