— Доброе утро, мисс Гарроуэй, — сказал он с едва уловимым акцентом, официально кланяясь ей.
Поднявшись, Кэтлин поклонилась в ответ:
— Коннити-ва, хадзимемасьтэ, о-хисё-сан .
— Благодарю вас, хорошо. Министр просит вас уделить ему немного времени, если вы будете столь любезны.
— Конечно же. Я буду рада побеседовать с ним.
Желудок сжался в тугой холодный комок, на глаза навернулись слезы. Она медленно опустилась на софу, затем соскользнула на пол, встав на колени за столиком.
О, господи, нет! Только не Юкио! Только не Юкио…
На экране появился Исивара в шелковом халате, сидя за точно таким же, как у его секретаря, столиком с ПАДом. Комната за его спиной была почти пуста. Интересно, что думает он о гостиной за ее спиной, полной мебели, богато декорированной, совершенно западной? Что ж, ему не привыкать общаться с западными гайдзинами . Гораздо удивительнее — сам факт беседы с членом японского правительства, когда Соединенные Штаты воюют с Японией…
Интересно, что сказал бы об этом отец?
С легким изумлением Кэтлин отметила, что одна из ниш в стене за спиною отца Юкио занята ее подарком — изящной, элегантной моделью истребителя «Инадума», точно маленькая черно-белая стреловидная рыбка восседавшего на спине китоподобного носителя «Икадути».
— Коннити-ва, Кэтлин-сан , — заговорил Исивара. — Гэнки-дэс ка ?
Он обращался к ней, как к младшему другу, спрашивая, как она поживает.
— Гэнки-дэс, домо, о-дайдзин-сама , — отвечала она, приветствуя министра традиционным дза-рэй , «сидячим» поклоном, когда указательный, средний и безымянный пальцы обеих рук упираются в пол, а большие — сомкнуты в кольцо с мизинцами. — Коннити-ва, о-гэнки-дэс ка ?
— Я… в добром здравии, Кэтлин-сан, — сказал министр, перейдя на английский. — Но, боюсь, у меня для вас очень дурная новость. Девять дней назад Тосиюки-сан… не вернулся с задания.
Каким-то самой ей непонятным образом она сумела сохранить на лице такое же бесстрастное выражение, как у него.
— Мне очень жаль слышать это, Исивара-сама. Гибель вашего сына… Юкио … — Она не смогла удержать хлынувших из глаз слез и поспешила смахнуть их ладонью. — Мне очень жаль вас, и понесенная вами утрата…
Исивара улыбнулся. Кэтлин вздрогнула, но тут же вспомнила, что в Японии улыбка, безмятежное лицо должны прятать за собой любые, пусть самые неприятные, чувства. Взглянув в его глаза, она увидела в них истинное состояние души отца Юкио.
— Во-первых, Кэтлин-тян , позволь мне сказать тебе, что Юкио очень любил тебя. Мы часто говорили об этом, о тебе. Я знаю, что это так.
Кэтлин никак не могла оправиться от потрясения, услышав это тян вместо обычного сан. Тян — уменьшительная приставка, употребляемая лишь в беседе с членами семьи или очень близкими друзьями. У нее не было слов… оставалось лишь, в подражание Исиваре-старшему, сохранять на лице улыбку.
— Я должен честно признать, — продолжал Исивара, — что был против ваших отношений. Не против дружбы, но против вашего брака. И должен признать, почувствовал облегчение, получив письмо о том, что ты должна покинуть нашу страну. Вы с Юкио принадлежали к двум разным мирам, безмерно более чуждым друг другу, чем Марс и Земля. И одному или другому из вас, вступив в подобный союз, пришлось бы отречься от самого себя, от самого своего существа.
"Интересно, зачем он говорит все это? — подумала Кэтлин. — Ему ведь вовсе нет нужды оправдываться. Тем более — перед гайдзином …"
— Между мною и сыном было немало долгих бесед, — продолжал Исивара, все так же улыбаясь. — Он много рассказывал о тебе, о твоих мыслях. И, прежде чем в последний раз отправиться на Танегасиму, он сказал мне, что чувствует: война между нашими странами, твоей и моей, — серьезная ошибка. Что мы воюем не с теми людьми, не в то время и не за то, за что следовало бы. Я полагаю, что ваши чувства, по крайней мере, одна из причин этих слов.
— Я… прошу простить меня, если я оскорбила вас этим, Исивара-сама .
— Оскорбление должно быть не только нанесено, но и воспринято. Ты повиновалась зову сердца, как и он. В любом случае то, что сказал Тоси-тян … тяжким грузом легло на мое сердце в эти последние дни. Вскоре мне предстоит обратиться к своему правительству и поведать ему, как я отношусь к этой войне. Я хотел бы сказать тебе, Кэтлин-тян , что в некотором смысле ты и Тоси-тян будете рядом со мной, когда я предстану перед премьер-министром.
Исивара-старший немного помолчал, и Кэтлин решила, что он ждет ответа. Но ей нечего было сказать. Она до сих пор не понимала, зачем Исивара говорит ей все это. Весть о гибели Юкио отодвигала на второй план все мысли о правительствах, премьер-министрах и заседаниях кабинетов.
«Господи, как я ненавижу эту войну! — подумала она, сжав кулаки так, что ногти глубоко впились в ладони. — Как я ненавижу эту тупую, проклятую войну!»
— И еще одно, — вновь заговорил Исивара. — Мне очень, очень стыдно. Я должен нижайше извиниться перед тобой, Кэтлин-сан . В свое прощальное письмо ты вложила еще одно, с просьбой переслать его Тосиюки-тян . Я очень сожалею, но вынужден сказать, что не стал передавать его. И в этом — моя вина. Я полагал… полагал, что этого не стоит делать, так как опасался продолжения ваших отношений. Я опасался, что письмо твое может повлиять на то, как он выполнит свою задачу. Я был не прав и прошу простить меня.
Он склонился в низком, долгом поклоне.
— Пожалуйста, не сожалейте об этом, — ответила Кэтлин, стараясь ничем не выдать боль и обиду, вскипевшую внутри. («Он не узнал. Он так и не узнал…») — Вы были правы. Вы были правы, несмотря ни на что. Теперь я понимаю: из нашего союза действительно не могло получиться ничего хорошего.
Да! Пока люди продолжают вести себя так глупо! Пока мы не начнем все заново, где-нибудь в другом месте, подальше от этих проклятых черных дыр древних культур, и древних обычаев, и древних представлений о том, что — прилично, что — приемлемо и что — верно! Будь проклята; будь проклята эта война!
— Я вовсе не считаю, что поступил правильно, Кэтлин-тян . — Исивара глубоко вздохнул. — В любом случае прости меня за то, что я не отправил этого письма. И тут я должен перейти к еще одному делу. После… после последнего вылета Тосиюки командующий базой переслал мне этот модуль памяти. Он был обнаружен в его личных вещах вместе с просьбой переслать его мне, если он… если он не вернется. Среди прочего в этом модуле памяти имелось письмо к тебе. Я не читал его… но готов переслать сейчас, если ты пожелаешь.
— Да. Домо аригато годзаимас .
— Тогда я оставлю тебя. Весьма сожалею, что причинил тебе боль.
— И я, Исивара-сама , глубоко скорблю о вашей утрате.
— Всего хорошего тебе, Кэти-тян .Саенара .
Прощание это для японского языка было чуть резковатым, проникнутым печалью о том, что двое расстающихся могут никогда не увидеться вновь. Поклонившись, Кэтлин выбрала более неформальное:
— Домо аригато годзаимас, Исивара-сама. Дэва мата .
Ее слова означали гораздо большее, чем просто: «Что ж, увидимся».
Казалось, на долю секунды в темных глазах министра среди прочих тщательно скрываемых чувств мелькнуло удивление. Он поклонился, и экран опустел.
Секунду спустя перед ней появился Юкио в черном кителе Космических сил самообороны, с крохотными хризантемами тю-и в петлицах. Он, очевидно, находился в какой-то будке; за спиной его виднелся расплывчатый, смазанный холл. Издали слышался чей-то смех, расплывчатые фигуры беседовали, стоя у стола для пинг-понга.