Что ее прогнало? Рябина? Кровь на рубашке, всплывшие в памяти слова или просто ночь кончается? Все кончается, но она жива, просто не может танцевать… Сейчас не может!
– Барболка, Барболка! Ты где? Мне больно! Ногу больно… И холодно!
– Сейчас, Марица, сейчас! – Голова кружится, но это ничего. – Я уже… уже иду!
Глава 5
Миклош понимал одно: перед ним – Барболка, и это снова сон. А как же иначе, ведь на женщине насквозь промокшая от росы свадебная рубашка и алое ожерелье. Алая кровь пятнает белый шелк, черные косы спутались, под глазами темнеют круги, как у него самого, когда он проснется. Ну и пусть! Миклош не мыслил жизни без снов о жене сакацкого господаря. Наследник Матяша улыбнулся, ожидая танца со звездами, но танца не было.
– Помогите! – Барболка просила, словно девчонка с пасеки, но такой она нравилась Миклошу еще больше. – За ради всего доброго, скорее! Пока роса не сошла.
– Что случилось, красавица? Разбойники? – Янчи?! Откуда? В снах Барболка всегда была одна и носила жемчуг, а не сердолики.
– Помогите, – торопила женщина, – тут, близко… Марица там. Я побежала к тракту… Так скорее…
Сердолики оказались ягодами рябины, сквозь разорванную рубашку виднелись крапивные волдыри, и Миклош понял, что не спит и перед ним впрямь жена Пала Карои, невесть как очутившаяся на лесной дороге.
– Да ты же замерзла! – Янчи, на ходу срывая плащ, спрыгнул на землю, сакацкую господарку он не узнал. Как и она его. Барболка смотрела, но не видела. Что с ней? Сбежала от мужа? Неужели?!
Если б не витязи, Миклош подхватил бы красавицу в седло и зацеловал до смерти, но он был наследником дома Мекчеи и помнил, на чьем мече и на чьем слове держится Алати.
– Какая Марица? – собственный голос показался чужим и глупым. – Где?
– Там, – махнула рукой Барболка и покачнулась. Янчи, негодяй, поддержал ее, но женщина не заметила. Не стыдилась она ни разорванной рубашки, ни кровавых пятен. Откуда они? Барболка давно жена Пала.
– Ты ранена? – Миклош схватил свою мечту за плечо. – Отвечай!
– Нет, – она вывернулась из его объятий, точно кошка, – не я… Марица. Худо ей!
– Нашел! – Радостный крик Янчи оборвался, словно стакан разбился. Миклош бросился на голос, побратим держал на руках девочку лет семи. Темная головка моталась на тоненькой шейке, правая нога до колена превратилась в багровое бревно.
– Богова Охота, – выдохнул рыжий Золтан, – что с ней?
– Холодная гостья, – прошептала Барболка, – мармалюца… За ногу ухватила. Я ее отогнала, только поздно, боюсь.
Вот так взять и сцепиться с тварью, о которой и говорят-то шепотом! Хотя теперь ясно, с чего господарка сакацкая в одиночку в свадебной рубашке по полям бегает. Холодную гостью иначе не догонишь, только догнать – одно, а прогнать – другое.
Миклош тронул лоб девочки и едва не отдернул руку, заглянув в туманную, полную яда пропасть. Ну нет! Миклош Мекчеи не трусливей Барболки Карои.
Марица застонала и попросила пить, Барболка растерянно оглянулась. Может, она и сражалась с нечистью, но теперь перед Миклошем была женщина – одинокая, растерянная, до смерти напуганная и до одури красивая.
– Тюрегвизе! – рявкнул Мекчеи. – И костер разожгите, заразу выжигать будем.
– Так поздно уже, – покачал головой Золтан, – до колена дошло.
– Без ног живут, – огрызнулся Миклош, – а без одной и подавно. Приданое дам, замуж выдам.
Что-то горячее коснулось глаз и исчезло, стало жарко, словно руки в кипяток окунули. Шалые глаза, блестящие крылья за спиной или это волосы? Барболкины волосы или чьи-то еще?
– Передай, – звенит в ушах, – передай, передай, передай…
Миклош грохнулся на колени, он еще ничего не сделал, но малышка дернулась и закричала.
– Барболка, давай руку!
Женщина подняла измученные глаза. Она ничего не понимала. Миклош тоже не понимал, но знал, что делает правильно.
– Руку!
Чужая ладошка во вдруг одеревеневших пальцах, белая метель в глазах. Не метель – лепестки, бессчетное множество лепестков. Южный ветер срывает их с вишен, звенят дальние колокольчики, хохочут, пляшут, звенят браслетами крылатые создания, и мчится сквозь весеннюю живую метель вечная охота. Бьют юную траву серебряные копыта, заливаются серокрапчатые синеглазые псы, вьются длинные гривы, смеются, горячат коней, подбрасывают и ловят на скаку клинки черноволосые всадники. Так было и так будет, только лепестки разлетятся пчелиными роями, обернутся листопадом, станут снегом и вновь вскипят вишневым цветом… Жизнь вечна, мир вечен, полет вечен!