Глава 2
– Гици! – донеслось сквозь дверь и сон. – Гици, тут… Беда вроде!
Зашевелился, осторожно разжимая объятия, Пал, но Барболка уже проснулась и села, обхватив руками плечи. Ночь и не думала кончаться, в окна хлестал нешуточный дождь. Зиме конец, но в эту пору по Алати лучше не ездить, завалит – не заметишь.
Пал уже вставал, Барболка вскочила, принялась помогать. Сперва муж от ее заботы терялся, теперь оба привыкли. Пал вышел первым, Барболка наскоро натянула юбки, косы переплетать не стала – не до того, выбежала из спальни. Сакацкий господарь слушал дядьку Пишту. Рядом стоял Янчи, мокрый, как утопленник.
– … не поверили, думали, перепил Мати-то, но пошли поглядеть. Точно, нет господарки! Оделась да ушла. Мы – в погоню. За мостом следы были, к тракту она бежала, а дальше как кошка слизала, а тут дождь еще. Вечер ясный был, и вдруг как из ведра.
– Миклош-то что говорит?
– Да не знал он ни кошки! Спал, насилу разбудили, а к сынку господарка не заходила. Кормилица б с нянькой заметили.
Пал потер переносицу, Барболка знала эту его привычку. Сейчас скажет седлать коней.
– Ума не приложу, что на нее накатило? – Миклош, краше в гроб кладут, стоял на пороге. – Вечером человек человеком была. Может, Барболка чего приметила?
– Ничего, – Барболка для вящей убедительности тряхнула головой. – Про рябину мы говорили, откуда она взялась, про Охотников вечных… Аполка веселая была, домой не хотела.
– Не хотела, а ушла, – пробормотал Пал. – Ладно, дождь не дождь, а искать придется. От собак толку мало, но все равно взять надо…
Барболка знала, что это за «все равно». Если Аполку засыпало хоть снегом, хоть камнями, псы почуют. Да и хозяев предупредят, что склон ненадежный или на дороге кто-то не тот. Темная Ночка давно миновала, до Серебряной – полторы луны, а нечисти по зиме удержу нет.
– Барболка, – Пал взял руки жены в свои, – ты иди, досыпай. Нечего зря свечки жечь.
– Хорошо. – Ужасно захотелось зареветь и повиснуть на шее у мужа, но Барболка сдержалась, не до нее людям сейчас. – Я лягу.
– Вот прямо сейчас и ложись, – распорядился Пал и вышел. Не знать, что слепой, нипочем не скажешь, да и не помогут сейчас глаза, разве в эдакой круговерти чего сыщешь?! Самим бы не пропасть.
Во дворе грохнул колокол, что-то громко проорал дядька Пишта, заскулили и взлаяли недовольные собаки. Барболка тихонько вернулась в спальню, но не легла, а села возле окна. Мешать она не станет, но как тут уснешь?
Внизу метались, сражаясь с дождем и темнотой, факелы, потом выстроились в цепочку, рыжей живой ниткой потянулись во тьму и растаяли, оставив Сакаци во власти дождя и ночи.
– Мяу!
А это еще откуда? На кровати, поджав ножки и капризно отставив губку, сидела девчонка с ландышевой поляны.
– Мяу! – сказала она и хихикнула.
– Ты откуда? – нерешительно спросила Барболка.
– Из башни, – заявила голышка, поправляя жемчужное ожерелье, которым можно было дважды обвязать ее вокруг пояса. – Все ушли… скучно… И ты скучная. Давай танцевать!
– Не до танцев нам, – вздохнула Барболка. – Аполка ушла.
– И пусть, – засмеялась девчонка. – Глупая она… Как дым… Как сухие листья… Они не летят, их несет. Крыльев нет, жизни нет, ничего нет… Не надо на них смотреть, не надо их ловить…
Почему она так? Она же Аполку не знает! Жена Миклоша такая добрая, так любит мужа и сына.
– Любовь – ветер, нелюбовь – дым, – теперь ведьмочка стояла на подоконнике спиной к ночи, – не летаешь – не любишь, не пускаешь – не любишь, не видишь – не любишь…
О чем она? Почему дым? Аполка пропала, остальное неважно!
– И ты глупая, – девчонка склонила голову на плечо, – не хочешь танцевать. А раньше хотела, помнишь?!
Ландыши, звезды, темная ель, звон родника и лучший сон в жизни.
– Пал, ты вернулся? Так скоро.
– Вернулся. Зачем гоняться за дымом? – Седой господарь улыбнулся и притянул Барболку к себе. – Мне нужна ты, а не улетевшие листья.
– Ты… ты видишь?!
– Тебя я всегда видел. – Пал подхватил жену на руки, его лицо было близко-близко. Родное, знакомое, любимое, но с шалыми живыми глазами, в которых дрожали голубые огоньки. – Слепых больше, чем зрячих, но я вижу. И ты видишь… И Миклош, хоть и дышит дымом чужого костра.