– Возможно. – Ну почему ей на голову до сих пор ничего не свалилось? Хотя понятно почему. В Рассветных Садах семейке Гастаки делать нечего, а Леворукий – кавалер со вкусом, так что быть Зое бессмертной.
– В прошлый раз вы отговорились тем, что готовите минную атаку. Вы врали! Местность здесь гористая, долина – не речная, а просто впадина между горами. Быстро в каменистом грунте длинный туннель не пробьешь, а эти фельпские… морды вас раскусили бы на раз. Вибрация по камню идет лучше, чем по земле, глухой и то услышит.
Корова права, а того, кто ее просветил на предмет саперных работ, надо бы найти. И удавить. Повторяет чужие слова, а сама дура дурой. В прошлый раз съела все, что он ей наговорил, и не поморщилась, а теперь «вибрация», «грунт»…
– Сударыня, это ваша первая военная кампания?
– Не имеет значения! – окрысилась стерва. Создатель, ну за что ему такая напасть?
– Имеет. Осада крепостей, сударыня, весьма отличается от морских баталий. Эти сражения выигрывают по́том, а не кровью. Все решится осенью, когда подойдет деблокирующая армия. К этому времени нижняя стена будет взята.
О том, что она будет взята этой ночью, тебе знать незачем! Как и о том, что у города останется лишь треть армии, а две трети прорвутся в Средний Ургот и захватят Урготеллу вместе с Фомой.
– Тысяча демонов! Я требую взять стену нынче же ночью и замкнуть кольцо! Я уже писала брату о недопустимости промедления.
Она писала! Это было смешно, но не смешило. Штурм придорожной стены назначен, и откладывать его нельзя. Вражеские батареи на тракте почти готовы, еще день – и придется гнать людей на фельпскую картечь. Но как же невовремя приперлась эта морская корова! Теперь она раструбит всем и каждому, что, если б не она, Капрас бы до сих пор гонял пауканов. Правда, у него есть свидетели: штабные офицеры, готовящие штурм, но куда им тягаться с Зоей и ее бабами.
– Вот как? Вы настаиваете!
– Да, Леворукий побери! Настаиваю! – Каракатица встала и полезла из палатки, бряцая оружием. Абордажная сабля, два кинжала, пистолеты… И все это там, где у женщины должна быть талия! Капрас подождал, пока чудовищный зад скроется с глаз, и повернулся к генералу Сфанга́тису. Начальник штаба без лишних слов наполнил два бокала.
– Иногда мне хочется, чтоб у нас стало на один галеас меньше. – Сфангатис, хоть и был бордоном, свою соотечественницу не жаловал.
– Не трави душу. – Капрас залпом осушил стакан. – Надо было кончать прошлой ночью.
– Мы и так едва успели. Ничего, того, что сделали, хватит. У скал стена на честном слове держится.
– Надеюсь. Поехали поглядим.
Сфангатис кивнул и поправил шпагу. Они вышли из палатки, раздался сухой треск, по ноге что-то хлестануло. Маршал Карло Капрас глянул вниз – панталоны заливала какая-то слизь.
– Это еще что такое? – рявкнул он.
– Бешеный огурец. – Николаос указал ногой на розетку невзрачных листьев, вокруг которой расположились напоминающие колючие огурчики плоды на длинных черенках. Один черенок украшало нечто желтоватое и скрученное. – Растут по всему побережью от Кэналлоа до Агариса. Когда созревают, выстреливают семенами. Лучше переодеться, у них очень едкий сок.
– Возвращаться – дурная примета, – огрызнулся Капрас, забираясь в седло. Это было глупо, но уж такой день выдался. Сначала бешеная корова, потом бешеный огурец.
Старая дура, она чуть не бросилась с объятиями к голубой елке. Такие растут только в Черной Алати и нигде больше. Она дома, дома, дома, дома! Вдовствующая принцесса повернулась к сидевшей рядом девчонке:
– Смотри, это Черная Алати!
Гоганни смотрела, но ни Леворукого не соображала, да и откуда? Матильда высунулась из окошка и заорала:
– А ну стой!
Карета послушно остановилась. Шумел ручей, цвел шиповник, в траве лиловели дикие астры, вдали, сливаясь с облаками, маячил горный хребет.
– Матильда, – Альдо поравнялся с каретой и уставился на бабку, – что с тобой?
– Ничего, – засмеялась вдовица, – но дальше я в этом курьем ящике не потащусь. Едем верхом.
– Давно пора, – согласился внук. – Сейчас велю Луну оседлать.
Вдовствующая принцесса кивнула, вылезла из кареты прямо в травы. По рукам мазнули белые метелки. А́нчия! У нее сладкие цветы, очень сладкие, но потом на губах и языке остается горечь и никак не проходит, не заешь и не запьешь. В детстве она по глупости жевала анчию, в юности по еще большей глупости выскочила за Анэсти. Было сладко, стало горько…
– Готово, – доложил Альдо. – Луна тебя ждет, а Мэллит Робер возьмет в седло.