Он снял шнурок с волос, встряхнул его и снова быстро надел.
– Какой-то старый мудак открывает свой рот, а я должен молчать?
– Да.
– Но ведь гораздо веселее, когда можно подразнить их правдой.
– Какой правдой?
– Я же не виноват, что его сынок неровно дышит ко мне. К тому же он просто красавчик – должно быть, похож на мать. Боги знают, что внешность его отца никогда не радовала глаз. Но, увы, его муж внимательно следит за его ампулами со временем. И молодой человек просто не может позволить себе мою компанию.
– Удивляюсь, что вообще кто-то может.
Тибо прислонился к стене и осмотрел свои перчатки, стирая грязь и каплю крови.
– Я стою дешевле, чем ты думаешь.
Она с вызовом взглянула на него.
– Нет, не стоишь.
– Могу поспорить, что некоторые с зарплатой регулятора иногда могут себе позволить нанять меня, – легко сказал он, едва поднимая на нее взгляд.
Тибо не был ночной бабочкой. Он не стремился попасть в гнездышко борделя и обслуживать всех посетителей подряд. Но он проводил время с теми людьми, которые ему нравились и которые могли тратить на него свои ампулы со временем. Он проводил время на людях – на виду. Аристократы использовали его, чтобы скоротать время, пока их супруги отсутствовали, или чтобы заставить друг друга ревновать. Он позволял им облачать его в прекрасные наряды, водить на дегустацию вин и на балы, а также таскать за собой под носом у не одобрявших такое поведение отцов.
Если Тибо и знал что-то о себе еще с подросткового возраста, так только одно – он привлекателен. А в правильной компании красивое лицо и подтянутый живот были так же полезны, как кошелек, полный стоминутных склянок. Он приобрел множество секретов одним лишь взглядом.
Но как бы он ни любил изображать учтивого ловеласа, в душе все равно оставался мелким воришкой. На самом деле это зависимость – какой она и должна быть, учитывая сколько раз Кроне приходилось выдергивать его из камеры, чтобы он оставался на улице и поставляемая им информация не иссякла.
– Отношения работают не так, – осторожно сказала она. – Зачем мне платить за аудиенцию, если я могу уложить четырех полицейских и получить ее бесплатно?
– Отношения?
Тибо оттолкнулся от стены и засунул руки в карманы. Он с притворной скромностью взглянул на нее, опустив голову и склонив ее набок.
– Неужели Пятеро услышали мои молитвы? И ты наконец собираешься сделать из меня честного человека?
– О, заткнись. Это может сработать с аристократами, из которых ты доишь информацию, но не со мной.
– Вот почему мы в разных конфессиях. Ты даешь мне то, чего мне не может дать никто другой.
Он осторожно приблизился к ней, нарушив личное пространство. Она была высокой женщиной, но он был исключительно высоким мужчиной. Ей пришлось поднять глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, но она осталась стоять на месте. Отказалась отступать.
– Где же плата за мои старания? – мягко спросил он, по-мальчишески приоткрыв губы.
– И за что же я должна тебе заплатить?
– Я же сказал тебе: это письмо для тебя. Конечно, тебе может понадобиться переводчик. Вероятно, послание зашифровано. Так что брось это. Я уверен, что у тебя кое-что есть.
– Я слишком хорошо тебя выдрессировала. Ты – как животное в ожидании угощения.
– Ой, хочешь поиграть в большого босса?
Она отступила и начала копаться в набедренной сумке. Освободившись от его тепла, она отвернулась и глубоко вздохнула.
– Тебе повезло, потому что я как раз ждала от тебя вестей. Обычно я не храню эти игрушки в своих…
Он схватил ее руками за бедро, и дыхание у нее перехватило почти так же быстро, как и горле:
– Ты что…?
Опустившись на колени, Тибо оттянул потертые края ее униформы – в том месте, где ее зацепил нож Пуза.
– Это не просто царапина, моя госпожа. Эту рану придется зашивать.
– Заживет, – сказала она через плечо, пытаясь разглядеть его под странным углом. – Наверное, он лишь зацепил мышцу. Ну, будет одним кривым шрамом больше.
– Не заживет, – возразил он, – чтобы появился шрам, надо зашить рану. Подойди-ка, дай разглядеть получше.
Он потянул тугую толстую кожу, пытаясь отвернуть ее.
– Я и не знала, что медицина входит в число твоих достоинств, – сказала она, помогая убрать униформу.
Теперь горела не только рана, но и щеки. Он был так близко, что она чувствовала, как его дыхание пробегает по коже спины.
– По правде говоря, я плохо разбираюсь в ранах, – признался он, стягивая края разреза. – Но эта не заживет, если ты ею не займешься. Поверь мне.
Она уловила печаль и боль в его голосе, собираясь спросить, что его так расстроило, но снова почувствовала резкую острую боль в боку – будто он ткнул ее иглой – и потому вскрикнула.