Сердце во мне забилось. Но не приятно, не так, когда я чувствовал в своих руках тело Рейн, мог проводить пальцами по её талии. Нет. Адреналин. Страх. Непонимание. Всё смешалось в ядерный коктейль, выбивавший центральный орган из моего тела, выбивавший последние остатки неясного сознания.
— Вы?! — спросил я, почти выдавил тяжело, обессиленно.
Он посмеялся.
— Я, Флеминг, — Хью Киннан выждал ещё немного. — Странно, что ты не догадался. Я-то думал, ты не глупый, но всё-таки ошибся.
Я ничего не понимал. Как я мог?.. Где я?
Цельная картина в моей голове не выстраивалась. Я ловил лишь самые обрывки.
Вот Саванна с упоением рассказывает о «Портретах», ведёт знакомиться с мистером Киннаном.
Он… он замечает мою рубашку.
Класс. Что-то стоит на полках. Фигурки. Тотемы!
— Знаешь, у меня ведь тоже когда-то было всё, Флеминг. И друзья, и семья, и даже немного денег. Не так, как у твоей семьи, конечно, — его губы дёрнулись в усмешке. Он не сводил с меня взгляда. Сидел напротив, но в нескольких шагах. Я не смог бы до него дойти. Кости будто дробили, хотя я понимал, что с телом всё в порядке. Только голове досталось больше всего.
Я попытался освободить руки, а потом понял, что же меня сдерживало. Обе ладони рядом, прямо на моих коленях. В наручниках.
— Подумал, что ты захочешь защититься. Хорошо, когда твоя знакомая имеет связи в полиции и даже не подозревает, что друг может воспользоваться ими, — мистер Киннан заметил, как долго и нудно буравил я взглядом наручники. Но это всё не моя вина. Движения давались с трудом, с каким-то запозданием во времени.
Хью Киннан продолжал свой рассказ, и мне невыносимо захотелось выблеваться от запахов, от темноты, от боли в затылке:
— И мне не доставалось всё так же просто, как достаётся это тебе. Родители не подготовили мне светлое будущее с грядущим университетом и машиной. Я успел влюбиться, жениться, у меня родилась дочь. Но потом нам стало не хватать денег… на работу без образования меня не брали, и я решил ограбить магазин.
Пожалуйста, хватит. Я ничего не слышу. К горлу подступала кислота.
Но он продолжал. Мало того, что я не верил своим глазам, происходящему, всё ещё пытался осознать, где я так глупо просчитался, так теперь я вынужден был слушать всё. Мистер Киннан, как я успел заметить, сидел в белых перчатках. Зрение подводило меня, застилало картину туманом, и я пытался разглядеть ещё хоть что-то.
Что он хотел сделать? Зачем всё это рассказывал? Мне хотелось выйти, но наручники не позволяли пошевелить руками, а ноги тянуло от боли. Вверх вела лестница, но дверь была заперта. Если бы я только мог добраться до неё. Или телефона. Где он?..
— И как ты думаешь, Флеминг. Что произошло потом?
— Что вам надо?
— Меня посадили в тюрьму. Здорово, не правда ли? — проигнорировал он меня и продолжал вертеть что-то в своих руках в белых перчатках. Это «что-то» блеснуло на свету, потом я увидел знакомые очертания. Это был мой телефон. Мистер Киннан… Киннан. Грёбаный Хью всё замечал. Он был чертовски внимательным. Моё внимание привлёк телефон, и вот уже мужчина отложил его за себя на стул, сидя при этом на самом краю.
Потом он помолчал. Где-то минуту. Я слышал только собственные тяжёлые вздохи и пытался не уснуть снова.
— Я вижу, тебе не интересно меня слушать. Может быть, это добавит увлечённости в процесс? — заведя руку за спину, он вытащил на свет то, о чём я даже подумать не мог. Откуда у обычного школьного уборщика…
— Пистолет. Взял его у отца мисс Уивер. Замечательный, скажу я тебе человек. Вот только больной не только физически, но и морально. Никто его не учил запирать сейфы, — огрызнулся Киннан, но потом по лицу его снова расплылась безмятежная улыбка. Так же он смотрел на нас с Саванной, когда мы пришли знакомиться.
Уже через секунду дуло пистолета было направлено на меня, а ещё через три — оно касалось моего лба. Хью Киннан подвинулся ко мне вместе со стулом и теперь крепко держал оружие, не сводя с меня глаз.
Я ещё никогда раньше не чувствовал, каким обжигающим может быть пот, стекавший по лбу и спине, как легко может сковать все тело всего лишь одна такая угроза, нависшая прямо над телом.
— От меня все отвернулись! — прошипел мужчина, брызгая слюной. — Я вышел из тюрьмы, и только один друг устроил меня в школу, старательно скрыв факт моей судимости. Жена разошлась со мной, детей никогда не показывала. Клеймо я, а не человек был. Хренов преступник. А потом я решил детей учить, чтобы они никогда на людей вокруг не полагались и продолжали только себе верными быть. Но ты же толком не ходил на «Портреты», когда нужно было. Да, Флеминг?
Дуло вжалось сильнее, я почувствовал всё давление руки Киннана, увидел, как напряглась его челюсть, на шее выступила вена. Палец он держал на курке, и я молчал. Я дышал, как загнанный кролик. Все мысли о Саванне испарились. Все мысли о семье, друзьях — тоже.
Пожалуйста, только не дави на курок.
— Если бы не Саванна, я бы не нашёл тебя. Ты — богатенький мальчик. Тебе ведь не приходится грабить магазины, чтобы выжить? Не приходится стоять на улице, чтобы выпросить на хлеб? Ты когда-нибудь обращал внимание на других? На ту же Саванну. Смотрел, что одежда у неё почти не меняется день ото дня, хотя ты знаешь, как девочки любят менять наряды. Бывал у неё дома? Видел, как они одну и ту же еду едят целую неделю? А счёта видел? Ты хоть что-то видел?
— При чём тут я? Я… — я проглотил ком. Голос мой дрожал, губы — тоже. Трус, трус, трус. Но жить мне хотелось больше, — я ничего плохого вам не сделал. И Саванне тоже. Я… люблю её.
Как смешно от признания и как дрожало всё моё тело от нависшего пистолета, как сковались все мои мышцы.
Киннан разошёлся в смехе и в это время убрал оружие от моего лба. Только потом, вернувшись к разговору, вернул и дуло.
— Я против неравенства. Я против и того, что Саванна каким-то образом умудрялась быть счастливой, несмотря ни на что. В то время как она должна была бороться, а не радоваться тому, что у неё есть. Особенно когда рядом был ты, Флеминг, — договорил он и сплюнул мне прямо на рубашку.
В другой момент это вызвало бы во мне бурю, но буря не пришла. Был лишь пистолет, дрожавшее дыхание и я.
— Я не боюсь сесть в тюрьму вновь. Пойми это, Флеминг. Я боюсь лишь того, что мир так и останется гнилым местом, где кто-то счастлив, а кто-то вынужден рыться в помоях. С тебя я и начну. Я бы мог начать с твоего друга — Эдди Рейнотта. Он тоже хороший малый, сгодился бы под мою идею. Но я начну с тебя. А потом перейду на твоих близких. Отец твоей девушки. Девушка твоего друга. Твоя девушка. Глупые, надо знать, что человек, просящий деньги, не всегда так безобиден, как кажется.
Во мне всё билось. Всё ныло. Всё ревело. Всё пылало и кричало.
Хью завидовал Саванне, завидовал мне. На его долю пришлась тяжёлая жизнь, но он предпочёл обвинять во всём остальных, нас. Я хотел это всё ему высказать. Всё высказать. Выпалить всё в лицо, брызжа слюной так же, как и он, схватив его за ворот старой осенней куртки. Человек, решивший победить несправедливость, но выбравший совсем не тот путь.
Но я не мог ничего сделать. Я — всего лишь пешка. И пешке не суждено открывать рот в такой ситуации.
Я прикрыл глаза, когда Хью закончил говорить и молчал ещё некоторое время. Я знал, что курок мог сорваться в любую секунду. Я не знал, каково это — быть убитым. Быть убитым от пистолета. Самое страшное, что было в моей жизни, равнялось перелому ноги на одной из тренировок.
Волчица… Вот кто был сильным.