Во-вторых, 25 августа вместо проведения занятия по английскому способу метания бомб со съехавшимися для этого офицерами, была проведена беседа, на которой их предупредили, что в ближайшие дни в Петрограде может произойти выступление большевиков, для подавления которого направлен 3-й кавалерийский корпус.
Если эти два обстоятельства с грехом пополам можно было рассматривать, как попытки к восстанию, то демократические группы, работавшие на местах, не выявили ни одного факта подготовки к мятежу. Один только Керенский настойчиво продолжал держаться обратного мнения, он-то и был вызван на заседание Комиссии 8 октября в качестве свидетеля.
На допросе Керенский продолжал озвучивать официальную версию о «военном мятеже с целью погубить завоевания революции» и резко реагировал на все попытки следователей задать неприятные для него вопросы, которые он всячески старался обходить либо просто отказывался отвечать на них. Членам комиссии постоянно приходилось повторять и переформулировать вопросы, чтобы получить на них хоть сколько-нибудь внятный ответ Министра-председателя. Это приводило Керенского в ярость и в конце концов вызвало у него истерический выпад. Керенский кричал, что комиссия не ценит возможности допрашивать главу правительство, о чем раньше нельзя было мечтать, и что члены комиссии пытаются сделать из него обвиняемого.
После этого выпада со стороны Керенского, председатель комиссии И. С. Шабловский был вынужден поспешно прекратить заседание и тем самым оставить многие заготовленные вопросы невыясненными.
Неизвестно, чем бы закончилось расследование Чрезвычайной комиссии, к каким окончательным выводам пришли бы ее члены по завершении своей деятельности, как бы на них отреагировали Керенский, Корнилов, Петросовет да и вся российская общественность, если бы в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. в Петрограде к власти не пришли большевики.
Председатель Чрезвычайной комиссии И. С. Шабловский, ранее производивший следствие по делу об июльском восстании большевиков, поспешил скрыться, и обязанности Председателя комиссии перешли к полковнику Р. Р. фон Раупаху.
Большевики переименовали Комиссию из Чрезвычайной в Высшую и включили в её состав еще двух членов: матроса и фельдшера, которые оказались вполне приличными людьми и не мешали работе комиссии.
Утром 17 ноября в служебный кабинет председателя Высшей комиссии в Адмиралтействе вошел Генерального штаба капитан Г. Л. Чунихин, имевший небольшое место при Ставке Верховного Главнокомандующего. Он передал полковнику фон Раупаху собственноручную записку от генерала Л. Г. Корнилова, в которой тот писал, что все воинские начальники, сидящие в Быховской тюрьме, станут жертвами солдатских банд, возвращавшихся с фронта, если не будут немедленно освобождены.
В душе Роман Романович считал генерала Корнилова и сидевших вместе с ним офицеров, глубокими и преданными патриотами России, но он никак не мог законным способом освободить их. Кроме того, генерал Корнилов был заклятым врагом большевизма, и любое лицо причастное к его освобождению могло немедленно быть уничтожено новыми властителями страны.
Но что-нибудь надо было сделать… и Роман Романович, как и за два месяца до этого, нашел выход.
Попросив Чунихина зайти через два часа, полковник фон Раупах взял бланк председателя Комиссии и на пишущей машинке написал вымышленное решение о немедленном освобождении всех арестованных, ввиду внесения залога.
Роман Романович снабдил бумагу текущим номером и печатью Высшей следственной комиссии и передал ее, без своей подписи, капитану Чунихину.
Ночью 19 ноября 1917 г. в Быховской тюрьме появился посланник временно исполняющего должность Верховного Главнокомандующего генерал-лейтенанта Н. Н. Духонина, Генерального штаба полковник П. А. Кусонский и передал коменданту подполковнику Эрхардту бумагу с поддельной подписью председателя Высшей следственной комиссии немедленно освободить арестованных. Комендант усомнился в подлинности бумаги и хотел по телефону выйти на связь со Ставкой, но провода оказались испорчены.
Весть о получении приказа об освобождении быстро распространилась по городу и дошла до верных Корнилову Текинцев, несших его охрану. Более четырехсот всадников требовали исполнить приказ. Опасаясь беспорядков, полковник Эрхардт велел выпустить генералов Корнилова, Романовского, Деникина, Лукомского, Эрдели и других[3].
Выйдя из тюрьмы, Корнилов принял командование над Текинцами и во главе отряда всадников отправился на юг России, где вскоре начал сопротивление большевизму.
3
Приведенная в настоящей статье версия побега генерала Л. Г. Корнилова основана на данных, записанных со слов Р. Р. фон Раупаха и содержащихся в рукописи воспоминаний баронессы Екатерины Ивановны фон Майдель «Мои знакомые». Альтернативная версия приводится в воспоминаниях другого члена Комиссии полковника Н. П. Украинцева, хранящихся в ГА РФ Ф. Р-5881 Оп. 2. Л. 687, частично опубликованных им в эмиграции в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк). Несмотря на некоторые расхождения в описании событий Украинцев не оспаривает ведущую роль фон Раупаха в деле освобождения генерала Корнилова.