— В принципе, да. Только если это не повредит здоровью людей. Что это за тест?
— Только одно слово: «Левиафан».
— Левиафан? Это что-то из библейской мифологии? — задумчиво произнес начальник Учебного полигона.
— Не совсем… Это долго объяснять, поэтому не будем заострять на этом внимания. Когда-нибудь вы об этом узнаете сами. Было бы очень хорошо, если бы это слово не ассоциировалось в Модуляторе для испытуемых ни с какими образами. Просто пускай оно исходит как бы извне, как «голос свыше». Во время эксперимента вы ведь контролируете психическое состояние испытуемых?
— Конечно, — кивнул Макеба. — Мы записываем все импульсы мозга и можем составить визуальный ряд по некоторым из них, особо сильным.
— Замечательно! Мне будет необходимо знать, у кого из испытуемых произойдет неадекватная реакция на заданный мною тест. Это возможно?
— Вполне, — кивнул Макеба. Помолчав, сказал, словно извиняясь: — Сами понимаете, я не могу принимать единоличных решений. Нужно посоветоваться с сектором руководства Полигоном. Но, думаю, с их стороны возражений тоже не будет. Ведь это дело, как я понимаю, имеет для вас очень большое значение?
— Очень!
— А сами вы тоже хотите участвовать в испытании?
— Да.
— Но зачем это вам? — удивился Макеба. — Мы могли бы устроить все так, что вас никто не заподозрит.
— Спасибо, не нужно. Это испытание очень важно для меня самого. Хочу проверить, на что я еще способен.
— Ну что ж, — вздохнул Макеба. — Это ваше право. Не стану вас отговаривать. Кстати, у вас уже сняли энцефалограмму?
— Нет.
— Тогда идемте. Сейчас как раз готовят Модулятор.
Макеба взял меня под руку, и мы направились к главному корпусу, где располагалась медицинская лаборатория. В обширном и светлом помещении кроме нас оказалось еще два ассистента Макебы, но он сразу же отпустил их. Усадил меня в глубокое кресло перед низким плоским пультом, расположенным между двумя фотонными вычислительными машинами. Правее, у стены, стояли какие-то серебристые цилиндры, увенчанные куполообразными крышками, от которых отходили сложные сплетения тонких волоконных кабелей, терявшихся где-то под потолком помещения. Две мощные силовые катушки стояли тут же, на полу, и тихо урчали в такт мерному потрескиванию, исходившему от загадочных цилиндров.
Макеба аккуратно надел мне на голову тонкий металлический обруч с множеством бериллиевых и рениевых[18] контактов.
— Мы записываем глубинные процессы, происходящие в мозге на уровне подсознания, — объяснял он, настраивая аппаратуру. — Можно сказать, вторгаемся в святая святых сущности человека. Именно в подсознании записаны самые сильные человеческие переживания и самые долговечные воспоминания, порой неосознанные, давно забытые. Они и являются основой, фундаментом для Модулятора Случайностей, который составляет из них индивидуальную программу. Одновременно с помощью нейростимуляции мы активизируем незадействованные в повседневной жизни участки мозга, давая, таким образом, человеку практически неограниченные возможности по управлению своим телом. Конечно, мы не раскрываем всех своих секретов перед каждым испытуемым, но вам можно.
— Нечто подобное используется нами в восстановительных аппаратах памяти, — сказал я, ерзая в кресле, стараясь приспособиться к необычному положению. — Таким образом, мы получаем «фотографии памяти» — эонопликации. Иногда приходится прибегать к подобному методу, чтобы разобраться в скрытых причинах поведения человека, с разрешения Всеобщего Народного Совета, конечно.
— Верно, — согласился Макеба. — Но хватит об этом. Теперь постарайтесь полностью расслабиться и ни о чем не думать. Пусть вас ничто не волнует. Можно подключать Модулятор?
Он внимательно посмотрел на меня. Волнение, охватившее меня, когда Макеба закрепил на мне обруч с электродами, теперь исчезло.
— Можно, — сказал я, закрывая глаза. Сквозь ресницы увидел розоватый свет контрольных лампочек на черной панели Модулятора.
«Таня?» — мысленно, проверяя себя, произнес я, готовый сразу же отступиться. Какое-то время я был сплошной нежностью и искренней тоской, готовый к терпению и бесконечным жертвам. Таня — без очертаний, без формы, без лица — заполнила все мое сознание, заставляя мое сердце томиться нежной истомой. Я слился с ней в единое целое, каждой клеточкой своего тела ощущая ее в себе. Затем образ Тани исчез, уступив место бесконечному черному простору космоса. Я почувствовал себя бессильным и ничтожным под пристальным взглядом холодных далеких звезд, но в это время из бездны мрака выплыло суровое лицо Громова, заслонившее собой звезды. Его глаза были устремлены на меня, источая отцовскую заботу и легкую печаль. Присутствие Громова придало мне уверенности и силы, словно вместе с его образом мне на помощь пришли сотни отважных людей в лиловой форме. Эта картина медленно исчезла, и на какое-то время (не знаю на какое) я забыл о Полигоне, о своем задании, о Тане, о Громове — обо всем, что связывало меня с этим миром. Во мне вспыхнуло и окрепло желание защитить человечество от коварных замыслов наших противников, и я ясно понял, что смогу сделать это несмотря ни на что. Эта мысль окончательно успокоила меня, и бесформенная серая пустота вокруг рассеялась. В тот же миг раздалось два громких щелчка — выключилась аппаратура.