Ночная жизнь в городе процветала, и засыпая, Буховцев часто слышал веселье и смех в округе. Однажды, ближе к вечеру, к нему зашел Диоген, и попросил одеться по приличнее. Их пригласили на какое — то торжество. Пройтись пришлось буквально десять минут. Дом, где был праздник, стоял на самом берегу Илисса. Судя по богатой одежде, хозяева и приглашенные были людьми не бедными, а в остальном, эта пьянка мало чем отличалась от других. Во дворе при свете факелов и масляных ламп веселилось около сорока человек. Пяток музыкантов, видимо, местных скоморохов, играли на кифарах и флейтах, причем некоторые на двух сразу. Музыка была так себе, хотя иногда попадались интересные моменты. Сотер познакомил его с хозяином, худощавым мужиком сорока лет в новомодном, голубом хитоне и его вполне привлекательной женой, а также с некоторыми из гостей, имена которых, Валерий впрочем, быстро забыл. Он взял чашу почти неразбавленного вина и уселся с гостями. Вино в Афинах разбавляли сильнее, чем, где‑либо, что, кстати, говорило не о бедности. Как раз наоборот, вода в Афинах была дорога.
Девушка, с тщательно уложенной в смешной хохолок прической, сидевшая впереди него, обернулась и хитро стрельнула глазами. Буховцев удивленно вздрогнул. Это было что‑то из прошлого. Здесь женщины тоже частенько смотрели на него с интересом, но кокетства никто не проявлял. Другие нравы. Это Сотер ему уже объяснил. Позже, когда гостей удалось втянуть в танцевальный круг, Валерий смог оценить ее стройную фигуру и вызывающе женственные движения тела. Симпатичное личико с классическим, прямым греческим носом частенько оборачивалось в его сторону. Он подошел к Диогену.
— Кто она?
Сотер напряг память.
— Вроде бы ее зовут Береника. Прости, я видел ее нечасто.
— Мне можно с ней познакомиться?
Буховцев был готов поклясться, что в губах Диогена затаилась хитрая ухмылка.
— Почему бы нет? Пятьдесят драхм. Видишь ли, она гетера.
Потом, глядя на кислое выражение лица Валерия, добавил.
— В этом нет ничего плохого, к тому же, для тебя это самый лучший вариант. Рабыню ты вряд — ли захочешь, а заводить любовь со свободнорожденной нет времени. Она тебе понравилась?
Буховцев еще раз посмотрел на веселящуюся девушку.
— Пятьдесят драхм, это за ночь? — уточнил он. Деньги Валерия не беспокоили, просто общаться коротким набегом ему не хотелось.
— За ночь — удивился Диоген — нет, это до твоего отъезда. Двадцать дней у нас еще есть — потом хмыкнул — Пятьдесят драхм за ночь, да за такие деньги и Аксий пойдет в гетеры. Ладно, веселись Марк, я обо всем договорюсь.
Раб Береники постучал в дом Сотера на следующий день ближе к вечеру. Буховцев был готов. Оделся он по местным меркам респектабельно. Купленный на Агоре хитон, модного голубого цвета, вышитый желтым узором из листьев лавра. Светло — серый гиматий и роскошные высокие сандалии из мягкой кожи. В общем, жених хоть куда. Ко всему этому обычно полагалось какое‑нибудь транспортное средство, хотя бы в виде носилок, но Валерий решил прогуляться пешком, благо Пникс, где жила гетера, был ему знаком. Дом находился в узком переулке к северу от холма. Строение по виду было древним, из тесаного камня, и ничем не выделялось из ряда таких же домов, помнящих вероятно, еще времена Перикла. Внутри же все было на удивление мило. Выложенный мрамором пол, стены драпированы тканями. Имелся даже маленький дворик — перистиль. Все это дополняла резная деревянная мебель. Беднее чем у Сотера и с девичьим уклоном.
Береника была одета в ярко — оранжевый пеплос, перетянутый на груди коричневым шарфом. Она стояла в углу комнаты, картинно оперевшись на вкопанный в пол кувшин–пифос. Сквозь несшитые края пеплоса проглядывала стройная ножка.
— Хайрэ господин. Уважаемый Диоген Сотер сказал мне, что тебя зовут Марк, и ты прибыл из варварских краев, хотя и римлянин. Меня зовут Береника, рада видеть тебя.
Валерий был в замешательстве. Фразу он понял с трудом, и если так пойдет дальше, то визит зайдет в тупик, нужно было быстрее переходить к делу.
— Хайрэ госпожа. Рад знакомству, уверен, меня к тебе привели Боги, но прости, что не смогу ответить на твои учтивые речи. Я плохо знаю благословенный язык Аттики — ответил Буховцев, с трудом подбирая слова.
Губки скривились в гримасу недовольства, но мгновенно снова расцвели милой улыбкой. Она стала говорить медленнее, подбирая простые слова и понятные обороты.
— Я прибыла в Афины пять лет назад из Антиохии, там тоже живут эллины, но другой язык, не аттик и мне пришлось учиться. Сейчас я говорю как урожденная афинянка и могу поучить тебя — потом добавила — еще я знаю сирийский.
— Ты не знаешь латынь?
— Нет, но выучу обязательно — сказала она уверенно.
— Скажи, аттик — это все, что ты плохо знаешь? — добавила она, кокетливо улыбнувшись.
— Все известно только Богам, но то, что касается мужчины и женщины, я знаю хорошо.
— Это мы выясним — Береника задорно рассмеялась — пошли, стол накрыт, тебе нужно набраться сил перед ночью.
Сил понадобилось действительно много. Валерий сексуальным маньяком не был, скорее наоборот, был очень разборчив, но практика у него была приличная. Береника это отметила и была удивлена. Далекие варварские края приобретали для нее новый смысл. Гетера сразу взяла инициативу на себя, скинула пеплос, и схватив его за выпирающий бугорок внизу хитона, потащила на ложе. Однако когда Буховцев перехватил инициативу и довел дело до конца в привычном ему стиле, она непроизвольно забилась в экстазе и охнув обмякла. Валерий обессиленный откинулся на овечьи шкуры. Тело получило необходимую разрядку, он и не знал, как ему не хватало нормально секса.
Но это было только начало. Немного придя в себя, Береника привстала на ложе и смотрела на него недоуменно и загадочно.
— Что касается мужчин и женщин, ты действительно, знаешь очень хорошо. Устал? — спросила она со смешком.
Валерий тоже рассмеялся.
— Нет — он опрокинул ее долгим поцелуем, и они продолжили.
Постепенно их неистовые упражнения переросли в нечто вроде соперничества, где гетера пыталась доказать, что постельное искусство Афин выше, чем у варварского мира. Один — один, вынужден был признать Буховцев, под утро вымотанный засыпая на ложе.
Он отсыпался до полудня, а после, на занятиях у Эвмеда, огреб кучу шишек. Причиной этому была не усталость от бессонной ночи, а общая расслабленность организма. Удалось таки Беренике выбить его из колеи. Последующие три недели Валерий провел между палестрой Эвмеда и ложем гетеры, и если наука Эвмеда давалась ему тяжкими трудами, то с Береникой он отдыхал. За это время он узнал о ней много, но многое она умело скрывала. У нее было стройное тело, немного полноватое, что здесь считалось красивым. Роскошные, каштановые с белыми прядями, похожие на мелированые, волосы. Личико, выразительное, почти, как и всех в этом времени. Совсем не похожее на обезличенные, подогнанные под какие‑нибудь стандарты лица его современниц. Если и были какие — то недостатки, они искупались природной естественностью. Стыда она, как и большинство местных, не знала, и часто встречала его в комнате совершенно нагая. Буховцев уже настолько свыкся с этой жизнью, что к своему великому расстройству о Татьяне не вспоминал. Все прошлое казалось чем — то неизмеримо далеким и недоступным, но он чувствовал, время его безмятежного отдыха подходит к концу.
— Ты скоро уедешь, но может, позже, вернешься в Афины? — спросила Береника, когда вечером они лежали в обнимку на ложе. Ее ловкие пальчики теребили волосы у него на груди.