Мне нет интереса в делах обычных людей, у меня другая цель, и она тебе известна. А то, что происходит сейчас, было и раньше и позже будет. Ты прав, Арминию многое дано, я это вижу, вижу его одержимость, но также вижу и все беды, которые ждут его и тех, кто за ним пойдет. В Паннонии он давал клятву Августу и римскому орлу, а боги не любят клятвопреступников, поэтому его судьба предрешена. Ты должен знать такие вещи.
Буховцев кивнул, и сын Оскибода продолжил.
— Я больше скорблю о Денториге и Либее, они достойные люди. А Арминий… Он сам выбрал свой путь, а вместе с ним и херуски. Я родом из марсов, а марсам и хаттам будет только лучше, если они получат больше свободы от Рима, а заплатят за это херуски. Именно так Марк Валерий, поскольку нет никаких германцев, их выдумал Рим. Если ты скажешь кому‑нибудь из марсов, что он германец и херуску брат родной — он лишь рассмеется. Сейчас у них общая цель и они едины, но как только все закончится, каждый пойдет своим путем. Поэтому мне нет забот о величии германцев, как ты нас называешь.
Но есть действительно важные вещи, которые меня волнуют. Это мой долг перед тобой и то, что ты должен исполнить. У меня была возможность помочь тебе, и я сделал все, что было в моих силах, потому, что неблагодарность такое же пятно на судьбе человека, как и клятвопреступление. К тому же великое дело лежит на тебе, и оказать тебе помощь также и мой долг, ведь это и мое дело — Харимунд помолчал и спросил — тебе обязательно нужно идти на гору сейчас, в такие неспокойные времена?
Валерий кивнул.
— Только в такие времена это возможно. Даже скажу тебе больше, Харимунд сын Оскибода, именно поэтому времена и не спокойны.
Жрец ничего не сказал, но в его глазах сверкнула искра неподдельного интереса.
— Я могу тебе помочь?
Хороший вопрос. Буховцев на миг задумался. Как бы все было просто, если бы он сейчас ушел с Харимундом, а потом дожидался в укромном месте, когда тот проведет его в нужное время к горе. Он был уверен, что жрецу это по силам. Если бы Лютаев знал о таком простом варианте, наверное, заплакал от счастья. Но как же тогда Альги, Ахилл, да и все остальные, кто ему доверяет? Ахилл бы понял, но просто так бросить Альги он не мог. К тому же Валерий чувствовал — это не выход. Маги не планировали ничего подобного, и в их планах был смысл. Ему предстояло через что‑то пройти, прежде чем попасть на гору. Но все‑таки как просто все могло бы получиться. Валерий, выматерился про себя, досадуя на свое решение.
— Постарайся не пускать людей на гору. Это пока все, Харимунд.
Жрец, внимательно наблюдавший за эмоциями на его лице, кивнул.
Буховцев хлопнул его по предплечью.
— Спасибо тебе за все — он хотел уйти, но Харимунд его остановил.
— Когда я ходил по вождям и узнавал, что они задумали, один из них перебрал меда, и хвалился передо мной, что в вашем лагере есть старший трибун, который заодно с Арминием. Говорю тебе, чтобы ты знал.
Валерий едва сдержал удивление. Кроме него и Тита других старших трибунов в девятнадцатом не было. Постумий в последнее время его недолюбливал, но не дурак же он. Хотя, кто знает? Очень много страстей было в людях этого времени, что в варварах, что в римлянах. Об этом нужно было подумать.
— Спасибо еще раз, Харимунд. Не знаю, к чему это ведет, но может так случиться, что теперь я буду у тебя в долгу. Тот германец, когда проспался, не помнил, что тебе говорил?
— Он забыл, когда еще был пьян. Это было не трудно, и я об этом позаботился — жрец рассмеялся.
Они простились, и Валерий пошел в лагерь.
Подкинул ему забот Харимунд. Да уж, ничего просто не бывает, а он то раскатил губы на медовый месяц. Из всего сказанного его в первую очередь занимало сообщение о Тите. Хотя и казалось оно маловероятным, но Буховцев знал, что предполагать такую возможность он обязан. Вполне может быть, что пьяный вождь выдавал желаемое за действительное, или вообще имел в виду кого‑то другого, но если Тит действительно о чем‑то договаривался с германцами, то это серьезно. Серьезно потому что опасность угрожала в первую очередь Альгильде, так как другого повода для предательства Валерий не находил. С этим нужно было разобраться.
Предупреждение Харимунда о восстании Буховцева не удивило, он все это знал и так. Рассказ лишь добавил подробностей и прояснил ситуацию с местной политикой. Впрочем, знал не только он, знали и все другие, и Валерий был убежден, что знал и Публий Квинтилий Вар. Здесь, в лагере, Валерий часто спрашивал легионеров и центурионов, о том, что они думают по поводу возможной измены германцев? В ответ те лишь пожимали плечами. Будет, так будет, не в первый раз. Различные небольшие мятежи и возмущения здесь действительно происходили через год, и легионам всегда удавалось решать проблему. Он, конечно, расскажет обо всем наместнику, да и Сегест расскажет тоже, но Валерий уже понял, что изменить ситуацию ему вряд ли удастся.
До ухода легионов на зимние лагеря оставалось около трех недель. Войска уже начинали потихоньку выводить когорты из лесных укреплений и готовиться к походу. Нужно заканчивать дела и вытаскивать отсюда Альги, а дальше… Дальше ему предстояли большие и опасные дела.
В лагере первым делом он нашел Авла Мания и позвал в палатку. Луканец сел в кресло и смотрел на Буховцева настороженным взглядом с изрядной долей любопытства. Ему было интересно, о чем с ним хочет поговорить трибун, очень уж странно Валерий выглядел в последнее время. Буховцев тоже смотрел на него с интересом. За прошедшее время он узнал Авла неплохо, и понял, как ему повезло, когда он выбирал слугу.
— У меня дела в главном лагере и завтра я туда отбываю, а ты, Авл останешься здесь. У меня к тебе есть просьба — Валерий посмотрел на Мания и увидел, тот слушает внимательно — необычная просьба, но ты должен ее выполнить. Мне нужно, чтобы ты следил за трибуном Титом Постумием. Посмотри за ним, но так, чтобы он не видел. Послушай, что говорят о нем, узнай, куда он ездил в последнее время. Прямо не спрашивай. Впрочем, что я тебе говорю, ты не простак, не мне тебя учить.
Некоторое время Авл был растерян, шпионить за старшими в легионе ему не приходилось, по местным понятиям так поступать не положено. Однако постепенно на его лице отразилось понимание.
— Германец?
— Да он. Он кое‑что рассказал мне и нужно проверить. Сделаешь?
Маний кивнул.
— Сделаю, трибун. Это не сложно. Когда‑то я и не такие вещи делал.
Буховцев посмотрел на него с любопытством.
— Ты не рассказывал об этом.
— Ты не спрашивал, да и давно это было.
— Расскажи.
— Расскажу, раз просишь — Маний ненадолго задумался, вспоминая прошлое, потом не спеша начал рассказ — я родился и вырос в небольшом селении в предгорьях недалеко от границ Самния. Глухое это было место. Сотня человек живет в горной долине и редко куда выходит, хотя и приходили к нам люди из других селений, но не часто такое случалось. У меня было пять братьев, а сколько сестер, я уж и не помню — Авл хохотнул — да что там, вся деревня были мои родственники. Дальние или близкие. Вот так мы и жили. Брали в жены двоюродных сестер и старались выжить. Отец сказал нам сразу, что все его добро достанется старшему сыну, Сервилию, а мы должны позаботиться о себе сами. И мы заботились. Мне было десять лет, когда я с братьями вышел на луканскую дорогу. Братья грабили, а я выслеживал, а потом, когда подрос, грабил вместе с ними.
Маний посмотрел на Валерия, как тот относится к такой откровенности. Эмоций на лице трибуна не было, он слушал внимательно и благожелательно и Авл продолжил рассказ. Рассказывал он долго и Валерий понял, что был первым человеком, перед кем луканец откровенничал. Понял также, что тот обладает кучей талантов, о которых Буховцев и не подозревал.